проходит электрический ток, гораздо более сильный, чем тот, что приводит в действие мотор в корме. Торпеда выходит из трубы в направлении, точно указанном нашей тонкой иглой, в котором находится корабль. Сначала торпеда движется в том направлении, в котором она начала движение, но чем ближе она приближается к своей добыче, тем больше потенциал сродства магнита в ее носовой части к огромной массе железа впереди. Торпеды Холла или Симса-Эдисона могут вести свою игру с безошибочной уверенностью, независимо от того, как она поворачивает и изменяет скорость, до тех пор, пока оператор может видеть направление, в котором движется обреченное судно. Наша торпеда, после того как ей дан начальный импульс в нужном направлении, не нуждается в дальнейшем руководстве. Холл и Симс-Эдисон – это морские борзые – они бегут куда глаза глядят, моя же – ищейка – она бежит по запаху.
Тут мистер Нидхэм заметил, что направление одной из торпедных труб, которую он зарядил, совместилось с магнитным указателем и дал сигнал к сбросу. В воде у борта крейсера раздался легкий всплеск, а затем все стихло. Глубинная ищейка отправилась выполнять свое поручение, наделенная инстинктом более тонким и безошибочным, чем даже чутье ищейки.
– Как вы думаете, насколько далеко находится это судно? – с тревогой спросил адмирал Браун, когда был произведен сброс.
– Судя по игле, где-то в миле, – ответил мистер Нидхэм. – Смотрите! – продолжил он. – Видите, как быстро игла движется на запад. Должно быть, они набрали ход и пытаются уйти под прикрытием тумана.
– Значит, наша торпеда все-таки не попадет в цель, – мрачно сказал адмирал, заметив, что игла отклонилась на градус в западном направлении.
– Через пять минут мы это узнаем, – мрачно ответил мистер Нидхэм.
Туман, закрывавший вид на суда от тревожно ожидающей толпы на обрывах, выходящих к океану, был настолько легким и менялся в верхнем слое, что, очевидно, должен был очень скоро рассеяться под воздействием тепла от солнечных лучей. Прошло около четверти часа с того момента, как пиратский крейсер произвел выстрел, нанесший столь ужасные повреждения "Чарльстону", и поскольку туман сразу же скрыл его из виду, возникла крайняя тревога за его судьбу. Полковник Менделл и Ирвинг Скотт все еще стояли на том же месте, обсуждая сложившуюся ситуацию.
– И я говорю, – сказал полковник Менделл в ответ на только что сделанное замечание, – что как только туман рассеется, а это произойдет не скоро, "Чарльстон" окажется во власти этих тяжелых орудий. Правда, меткий выстрел с "Чарльстона" может вывести броненосец из строя, но десять к одному, что наш крейсер будет выведен из строя из первым.
– Я весьма уверен в эффективности этой новой торпеды, – сказал мистер Скотт, – ее носовая часть так сильно намагничена, что она не может не быть непреодолимо притянута огромным количеством железа и стали, заключенным в шестнадцатидюймовой броне этого судна. Если она когда-нибудь достигнет ее, 300 фунтов динамита должны будут дать о себе знать.
– А если нет, – ответил полковник, – что тогда? Правда, дьявольский летающий аппарат уничтожен, но что с того? Совершенно очевидно, что он был использован только для того, чтобы скрыть роль, которую играл в этом деле крейсер. Эти восьмидесяти однотонные пушки были бы не менее сильными убеждающими средствами, если бы они были приведены в действие. Но цель того, кто отвечал за эту операцию, заключалась в том, чтобы скрыть принадлежность крейсера, чтобы он казался связанным с изъятием ценностей. Теперь, когда маска сброшена, терять нечего, скрывать нечего. Что помешает пирату, потопив "Чарльстон", вернуться в бухту и собрать еще двадцать миллионов? Эти пушки в Форт-Пойнте и Алькатрасе не смогут причинить ему вреда, если попадут.
Какой ответ дал бы мистер Скотт, если бы он его дал, никогда не будет известно, поскольку в тот момент, когда он открыл губы, чтобы ответить полковнику Менделлу, с океана донесся глухой, громоподобный гул, как будто на значительном расстоянии взорвалась мина, сопровождаемый ощутимой вибрацией атмосферы. В то же время остатки тумана, висевшего над водой, рассеялись как по волшебству. Пятьдесят тысяч глаз одновременно обратились в сторону моря, напрягаясь в попытке понять ситуацию, установить причину громового взрыва. Через секунду из толпы раздался крик, который нарастал и набирал громкость по мере того, как последние из 200 000 легких, участвовавших в нем, вносили свою лепту. От Пойнт-Бонита до Фараллонов, насколько хватало глаз, не было видно ничего, кроме одного белого объекта, сверкающего, как лебедь на танцующих водах – Чарльстон был один в океане.
1891 год
БЕЗМОЛВНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
Прогуливаясь на днях по Маркет-стрит, я встретил своего старого друга, художника Неда Эйнсворта, аккуратно одетого и приятной внешности, которая говорила о том, что он не так давно жил на востоке. Однако прошло всего около трех недель с тех пор, как я видел его в последний раз в его студии здесь, его отъезд был внезапным и срочным. И поскольку причина этого отъезда тесно связана с событиями, о которых я собираюсь рассказать, лучше всего будет начать с того, что произошло в студии Эйнсворта.
Однажды днем я зашел посмотреть, какие новые сюжеты у него появились, и сидел в кресле, беседуя с моим другом за мольбертом о делах насущных, когда раздался стук в дверь, и вошел незнакомец средних лет.
– Простите за вторжение, джентльмены, – сказал он, садясь, – я пришел к мистеру Эйнсворту по делу. Мистер Эйнсворт, я полагаю? – спросил он, когда мой друг повернулся и поприветствовал своего посетителя.
– Дело, которым я занимаюсь, не касается вашей профессии – оно касается вас, мистер Эйнсворт, – продолжал незнакомец, поясняя, – дело в том, что я детектив, – предъявил он удостоверение, – и зашел, чтобы узнать, не смогли бы вы дать мне кое-какую информацию или помочь получить ее, относительно молодого человека, который, как я понимаю, был вашим близким другом, мистера Люттрелла, и попал в серьезные неприятности на востоке.
Во время первой части речи незнакомца я встал, чтобы уйти, не желая вмешиваться в дела, которые меня не касались, но при упоминании имени Люттрелла я повернулся вполоборота, и это движение не ускользнуло от быстрого взгляда детектива.
– Возможно, этот джентльмен тоже был знакомым мистера Люттрелла, – сказал он, кивнув в мою сторону, – если так, то ему нет необходимости уходить. Он может быть полезен.
Я снова сел, недоумевая, в чем было дело.
– Мистер Люттрелл, мистер Хью Люттрелл, – продолжал детектив, – возраст двадцать семь лет или около того, художник по профессии, был, как я понимаю, партнером в бизнесе с вами, мистер Эйнсворт, в течение некоторого времени в прошлом
