хуже, куда хуже. Да что там — я, понятно, даю ей с собой всего и побольше, только она отказывается: «Это непринято, это непристойно!» А сама видно, что боится!
От такого водопада сведений я малость ошалел и только помаргивал в знак того, что слушаю внимательно. А госпожа Япейр извергала да извергала себе — страстно размахивая руками и заталкивая меня всё глубже в кусты жимолости.
— И знаете, что я ещё вам скажу, господин… как вы представились? Гроски? Так вот, я бы давно удочерила девочку — она само очарование, маленькая Милли. Но Риция Фаррейн и ее супруг скорее съедут в Айлор, чем позволят кому-то думать, что они не идеальные опекуны. О, вы не знаете этих людей, но это же исключительно между нами, да?
Я с каменным лицом заверил, что буду нем как Водная Бездонь. После чего получил еще один водопад информации: о показушнических нравах семейки Фаррейн, которые наверняка взяли бедную сироту, чтобы зацапать земли ее родителей, ведь у самих-то и поместье перестроить до конца средств не хватает. И вообще, говорят, что Ильбест Фаррейн серьезно увлекся горничной — та так поспешно уволилась! А вот еще рассказывают, что этому самому Ильбесту нужно завоевать благосклонность тёщи, чтобы занять у нее кругленькую сумму — конечно, Фаррейны будут делать вид, что с любимой внученькой госпожи Дорми всё в порядке! А вот еще…
Очень скоро я почувствовал, что не вернусь из этого царства сплетен и пёсиков. Но тут госпожа Япейр вспомнила, что так и не извлекла из меня ни капли сладостных фактов.
— Так что там, в поместье? Какая-то хулиганка в клетчатой рубахе вчера перепрыгнула через нашу ограду, что-то искала в траве — и псы Арро ее не тронули. А вы тут не из-за этих тварей, которые загрызли у моего мужа уже трёх псов средь бела дня? Ох, Арро бы убит, совсем убит… И знаете, он ведь говорил — отступили эти… кто там был, будто бы как по сигналу. Он-то добежал, а псы уже… ох, ужасно, горла прокушены. Что, у Фаррейнов тоже кого-то… так, да?!
Пришлось позорно сдать фазанью гибель и исчезновение кошек и нашептать, что кто там знает — может, чего и хуже наклевывается. И заверить, что как только явятся вести — я непременно поведаю об этом госпоже Япейр, непременно.
Возвращаться довелось уже после полудня, под осенним солнышком. С головой, гудящей от сплетен и собачьего лая. Милли благовоспитанно шествовала впереди. Иногда останавливалась и что-то пересказывала на ухо своей кукле. Поднимала пожелтевшие листья — составляла букет. Только временами бледные пальчики подрагивали, и кленовые и дубовые листки разлетались по тропинке.
— А мы из таких строили парусный флот.
Вздрогнула, покосилась — не с ней говорят? И продолжила о чем-то судачить с Аннабет, шествуя по тропочке — образцовая леди.
— Да… — говорил я вполголоса, будто бы и про себя. Срывая красные листки дикого винограда, которыми поросла обвалившаяся стена между двумя поместьями. — И мастерили фениксов. В детстве, когда я жил еще в Крайтосе, на севере. Мы так играли с моим кузеном Эрлином.
И у Эрли всё выходило несравненно лучше, чем у меня. Мастерить корабли и делать фениксов, полыхающих листвяным пламенем.
И воровать яблоки, и избегать наказаний.
— Кузен у меня был — что надо. Сорвиголова, конечно. Но такие штуки откалывал, что иногда вся деревня диву давалась. Скажем, сотворить ледяную статую, чтобы казалось, будто в дом старосты заглядывает Ледяная Дева. Но зато с ним было всегда интересно играть…
«Доигрался», — отдалось оскоминой внутри. Тряхнул головой.
— Мы с ним были не разлей вода — ну, потому что у него Дар и был водным. А у меня Холод, ну, а что еще больше подходящее друг к другу сыщешь?
Милли будто бы и не слышала: шлепала и шлепала новыми голубенькими туфельками по дорожке. Баюкала леди Аннабет.
— У кузена Манфи — Дар Огня, — потом сказала тихо. — А у меня — Ветер. Это… это не подходит, да?
— Ну, ветер-то и огонь вполне себе хорошо могут играть вместе, — вот же брякнул-то про огонь, погорелице… Но девочка только вскинула глаза-озерца, поежилась и пробормотала:
— Они… плохо играют вместе. Огонь… он же злится. И он говорит, что заберет что-нибудь у меня…
И бессознательно прижала к себе Аннабет, перепугавшись оттого, что проговорилась. Так что я ничего больше не стал больше рассказывать. Шел себе по тропке, прислушиваясь к опасливому щебету птиц и поскребываниям крысы.
Но Милли заговорила сама — через пару сотен шагов.
— А вы с кузеном… играли в наказания?
К счастью, приступы ярости я надежно научился подавлять еще до Рифов. Иначе бы уже попытался перегрызть глотку тому же Нэйшу.
— Если считать то, что мы их огребали направо-налево… наверное, еще как играли. А в какие, к примеру?
— Ну-у-у, например, если в чулан…
И опять застеснялась. То ли безмятежности на моей физиономии было недостаточно, то ли чулан тоже попадал в разряд «не принято».
Даже когда я признал, что в чулан — нет, а вот в сарай — очень даже приходилось играть. Шла какая-то задумчивая. Чересчур уж много видевшая для своих лет.
А в саду толпился народ. Тревожные голоса доносились к поместью с противоположного конца сада, с ухоженной его стороны. Первым делом я кивнул Милли — а ну-ка беги в дом — а потом уже направился выяснять, что там произошло.
— …пиявки вместо коленей! Не загораживайте мне солнце, вы, отпрыски нежных цветочков Травницы!
… и почему из толпы возле часовни Круга так явственно долетает яростный голос нойя.
Аманда, натуральным образом, орала. На столпившихся вокруг перепуганных садовников, привратников и прочую дворовую челядь. Стоя на коленях над лежащим на дорожке певуном-Мэрком.
Шляпка с нойя слетела вместе с налетом светскости. Губа вздернулась, обнажая белые зубы в оскале. На щеках полыхал зловещий румянец. А подол вишнёвого цвета платья пропитался кровью — и в крови были руки, которыми травница накладывала на горло бедного парня повязку.
— Лайл, золотенький, — бросила она, когда я к ним протолкалась. — Ну-ка разгони этих пугливых овечек. Клянусь волосами Перекрестницы — они, видно, решили, что им будет спокойнее рядом со мной!
Пришлось растаскивать любопытствующих, а попутно узнавать — как и что стряслось. Хотя с первого взгляда было ясно — что.
Руки Мэрка были искусаны уж очень знакомо. Да и лицу тоже досталось.
А что случилось — никто толком и не знал. «Да песенку он пел, как всегда. Пел, а потом как закричит! Да страшно-то так,
