же до сих пор хранятся у меня. Копии двух писем попали к мистеру Миддлтону, который их выборочно напечатал в своей биографии. Дело в том, что миссис Шелли одно время имела обыкновение снимать копии с писем своего мужа, и эти копии были найдены среди бумаг, случайно оставленных в Марло, чем незамедлил со всей бесцеремонностью воспользоваться мистер Миддлтон. Мистер Миддлтон должен был бы знать, что он не имеет никакого права печатать адресованные мне письма без моего согласия. Я вполне мог бы наложить на его публикацию судебный запрет, однако решил этого не делать, поскольку его воспоминания о Шелли, хоть и изобилуют ошибками, позаимствованными у капитана Медвина и других биографов, проникнуты добрыми чувствами к памяти поэта.
В Швейцарии Шелли познакомился с лордом Байроном. Они вместе совершили прогулку по Женевскому озеру, которую Шелли описал мне, прислав отрывок из своего дневника. Дневник этот был издан миссис Шелли, но имя лорда Байрона ни разу в нем не упоминалось; он всюду называется лишь «мой спутник». Дневник был издан еще при жизни лорда Байрона, однако почему надо было скрывать от читателей его имя, сказать не берусь. Хотя дневник и не претерпел существенных изменений, сочетание этих двух имен придало бы ему дополнительный интерес.
К концу августа 1816 года чета Шелли вернулась в Англию, и поэт первую половину сентября провел со мной в Марло. Весь июль и август шли дожди, зато первые две недели сентября выдались на редкость солнечными. Вокруг Марло множество необычайно живописных мест, прекрасный вид на реку. Каждый день мы отправлялись в долгие пешие прогулки либо катались на лодке. Шелли купил в Марло дом — отчасти (а может быть, в основном), чтобы жить поближе ко мне. Пока дом приводился в порядок и обставлялся, Шелли жил в Бате.
В декабре 1816 года Харриет утопилась в Серпантине (а не в пруду отцовского сада в Бате, как утверждает капитан Медвин). Ее отец тогда еще жил в доме на Чэпел-стрит, куда и было привезено тело дочери.
30 декабря 1816 года Шелли обвенчался со своей второй женой, и в первых числах нового года они поселились в своем собственном доме в Марло. Это был большой дом с множеством просторных комнат и огромным участком. Шелли приобрел его внаем на двадцать один год, изысканно обставил, в комнате величиной с бальный зал устроил библиотеку — словом, обосновался, как тогда ему казалось, на всю жизнь. Это был прекрасный для всех нас год. В Марло часто бывал мистер Хогг. Мы много плавали на веслах и под парусом, совершали долгие прогулки. Время от времени к Шелли приезжали и другие гости. Среди них был мистер Годвин, а также мистер и миссис Ли Хант. В Марло Шелли жил гораздо менее замкнуто, чем в Бишопгейте, хотя и не поддерживал отношений с ближайшими соседями. «Я еще не настолько низко пал, чтобы общаться с соседями», — не раз повторял он мне.
Летом 1817 года Шелли написал «Восстание Ислама». Почти каждое утро с записной книжкой и карандашом он уходил в Бишемский лес и подолгу работал, сидя на пригорке. Впоследствии поэма была напечатана под названием «Лаон и Цитна». В этом произведении Шелли весьма недвусмысленно выразил свои моральные, политические и религиозные взгляды. Поскольку в то время печать подвергалась гонениям, издатель поэмы, мистер Оллиер[877], пришел от нее в такой ужас, что вынужден был просить автора изменить многие отмеченные им места. Сначала Шелли был непреклонен, однако в конце концов, вняв уговорам друзей, он согласился все же внести изменения в текст поэмы, так как мистер Оллиер наотрез отказывался печатать ее в первоначальном варианте. Наконец, в значительно сокращенном виде, поэма увидела свет под названием «Восстание Ислама». Сохранилось всего три экземпляра «Лаона и Цитны». Один из них попал в «Куотерли ревью», где на Шелли за odium theologicum[878] не замедлили обрушиться с самыми злостными нападками, равных которым не было даже в то время и в таком издании.
Живя в Марло, мы, бывало, ходили пешком в Лондон. Часто к нам присоединялся и мистер Хогг. Если было время, мы шли в Лондон через Аксбридж, сначала живописными полями, лесом, поросшими вереском лугами, а потом, из Аксбриджа, по лондонской дороге. До Тайбернской заставы было в общей сложности тридцать две мили. Обычно мы оставались в Лондоне дня на два, а на третий возвращались домой. Я ни разу не замечал, чтобы Шелли уставал от наших прогулок. На вид изнеженный и хрупкий, он обладал вместе с тем завидной физической силой. Мы обошли все окрестности Марло, и в радиусе 16 миль не осталось, пожалуй, ни одной достопримечательности, которой бы мы не видели. Среди прочих памятных мест мы побывали в Виндзорском замке и в окружавшем его парке, видели Виргинское озеро, посетили места, связанные с именами Кромвеля, Хэмпдена[879], Мильтона, были в Чильтернском районе Бэкингэмпшира. Плывя на веслах и под парусом, мы совершали увлекательные прогулки по реке между Хэнли и Мейденхедом.
У Шелли, как уже говорилось, было двое детей от первой жены. После смерти Харриет он предъявил на них отцовские права, однако ее близкие этому воспротивились. Они передали дело в Канцлерский суд, и лорд Элдон вынес решение не в пользу Шелли.
Доводы, которыми руководствовался лорд Элдон при вынесении отрицательного решения, воспринимаются порой совершенно превратно. «Королева Маб», а также другие произведения, в которых проявились антирелигиозные убеждения поэта, являлись, с точки зрения истцов, основным пунктом обвинения против Шелли. Суд, однако, пренебрег этим обвинением и в своем решении руководствовался исключительно моральным обликом ответчика. В решении суда подчеркивается, что убеждения, которых придерживался Шелли в отношении некоторых наиболее важных сторон жизни, осуществлялись им на практике и что проведение этих принципов в жизнь, а никак не сами принципы, повлияло на отрицательное решение суда.
Вместе с тем лорд Элдон дал понять, что его решение не окончательное, однако прошением в палату лордов Шелли все равно ничего бы не добился. Либерально настроенных лордов Канцлерского суда в ту пору не было, а на поддержку общественного мнения рассчитывать поэту не приходилось. Брак, заключенный без соблюдения надлежащих формальностей, к тому же в столь юном возрасте, ему еще можно было простить, но то, что он оставил жену после повторного бракосочетания в англиканской церкви, причем всего через два с половиной года после заключения брака, представлялось нарушением гораздо более ответственных и серьезных обязательств.
Неудивительно, что очень многие в те годы полагали, будто суд — хотя
