крови.
— Ты безнадежен, — вздохнул Уника. — Я это начал, мне и заканчивать.
Он подошел к умирающему волку и залез рукой в рану на животе. Глубоко. Глубже. По плечо. Фитцвиль наблюдал за всем этим с видом человека сомневающегося в том, действительно ли он не спит сейчас в подворотне рядом с «Два метра под землю». Он глядел как высокий, сухопарый Уника, красивый, атлетичный, так ловко водивший его за нос фотографией крохотного старичка, пытается что-то ухватить в кишках Бритти. От брезгливости верхняя губа нелюдя поднялась и длинные прямые клыки были заметны как два тенебрийца на фугском базаре.
— Вот ты где, — Уника с трудом выволок из раны какую-то мерзость, обрывая корешки крючковатых щупалец.
Это был сильно заросший жгутиками человеческий мозг. В руках Уники он казался каким-то странным домашним животным, которое давно не водили к грумеру.
— Вы мне не поможете? — нелюдь посмотрел на Фитцвиля. — Возьмитесь тут и тяните.
Ретро хотел отказаться, но теплую осклизлую пакость так уверенно сунули ему в руки, что у детектива не осталось времени сказать «нет».
— Давайте, — подбодрил его Уника. — Вы, насколько я понимаю, сыграли какую-то важную роль в поиске таинственного нелюдя. Придется поучаствовать и в завершении этой истории.
Он рванул щупальца на себя и в руках Фитцвиля осталось только правое полушарие.
— Фу, — резюмировал он. — И что теперь…
— Вот так! — Уника бросил свою половинку на бетон и принялся топтать ее пяткой. — Делайте вот так. Этот мерзкий орган настроен на волну. Это приемник и ретранслятор чистого зла.
Ретро отступил от летящих брызг и, подумав, зашвырнул мозг в небо. Тот полетел, но не слишком эффектно. Без защитной оболочки в виде Бритти, новую встречу с асфальтом он не переживет.
— Что ж, можно и так, — похвалил его Уника. — Теперь… Вы, наверное, хотите узнать, что происходит?
— Кое-что мне уже понятно, — сказал Ретро, следуя за Уникой.
Они уселись на краю обозримой бездны.
— Одно мне неясно, — продолжал он. — Как вы превратились из такого великолепного существа, в сморщенного карлика?
— Как и все остальные люди со сверхурочной работой. После того как я оставил этих ребятишек, у меня была пара лет, чтобы подготовится к суициду. Я не хотел больше жить как человек застрявший между двух огней. Бесконечного сострадания и бесконечной подлости.
Уника поведал Фитцвилю как он скитался по городам Немоса, кусая торчков и алкоголиков. Это был единственный способ стравить слюну и не сломать чью-то жизнь. Одна зависимость на фоне другой — это могло сойти за оправдание. Самооправдание.
— Я врач. Был и остаюсь. Сознание моих жертв деградировало. Я пытался изучать образцы собственного яда, но так и не понял, что это такое. Это Шторм! Вот, что мне известно. Он взял мой Смертный грех Уныния и превратил его в реальную силу. Я употреблял наркотики, чтобы перебороть страх и безнадежность, а потом сам превратился в один из них. Иногда боль становилась настолько сильной, что я терял рассудок и нападал на цыхан и животных. Но чаще всего, — и мне за это невероятно стыдно, — кусал Спот.
— Она погибнет от ломки? — спросил Ретро.
— Нет. К счастью, Пятно совсем другое дело. Если дать ей время — она самостоятельно вылечит любую болезнь. К сожалению, мне не удалось скрываться достаточно долго.
И нелюдь продолжил рассказ. В начале каждой зимы Бритти впадал в спячку. Спот — тоже. Это наталкивало на мысль о прямом родстве головастиков с Немосскими тритонами, умеющими отращивать потерянные конечности. Самсон, он же Шестерка изо всех сил изображал, что дрыхнет без задних ног. Валятся, жрать консервы, и читать комиксы, для него было несложной задачей.
В одну из таких зим Уника не выдержал, и сорвался в путь оставляя троице приемных детишек только прощальное письмо. Он понимал, что те бросятся в погоню, но не мог предугадать, сколько времени есть в запасе. Единственным верным способом оторваться от них навсегда была петля, но… Проклятый страх! Визжащий инстинкт самосохранения!
В конце концов его поймали охотники за диковинками, и продали семье Гисбуди, где он, — о, судьба! — нашел свое призвание.
Тутмоз страдал от хронических заболеваний, был на пороге полной беспомощности, и каждый день его был борьбой с собственным организмом. Уника увидел в нем себя, и на вторую же ночь укусил. С тех пор он кусал тенебрийца почти ежедневно и начал усыхать сам, пока не превратился в полуразумную куколку.
— Это были прекрасное время, — с теплотой в голосе сказал Уника. — Я постоянно находился в полузабытье, будто новорожденный и не чувствовал боли. Совсем! К сожалению Гисбуди почувствовав точно такое же облегчение, решил посетить друга и… Девушку. Как же я подвел ее, наверное.
— Что есть, то есть.
— Проклятье! А писателя он тоже убил?
— Нет, до него у нашего сферического друга руки не дошли. Ну… не то, чтобы он вообще ими пользовался.
Уника покачал головой.
— Я не был готов ко всему этому. Никогда не был. Но разве я мог их бросить. Для них я был чем-то особенным, во всех смыслах. Они любили меня как отца и спасителя, а я любил их, пока не понял, что среди нас это чувство — не может быть здоровым. И своим попустительством развратил как минимум двоих.
Ретро молчал.
— Я вас хорошо понимаю, — сказал он, наконец. — Даже очень.
— Я уйду, — сказала Спот.
Они оба повернулись в ней.
— Я все поняла. Но сделай Бри одолжение, укуси его как меня. Пусть он тоже уйдет. Без боли.
Уника посмотрел на колыхающуюся тушу. Бритти слабо квакнул.
— Прости, — сказал Уника. — Вы всегда считали меня надежным тылом… Но теперь это все, что я могу для тебя сделать.
Он вонзил клыки.
— Что ты теперь будешь делать? — тихо спросила Спот.
Четверо странных посетителей «Два метра под землю» немигающими глазами глядя на полупустую бутылку джинна.
— Снова найду человека, которого смогу утешать в последние дни на земле, — отозвался Уника, натянув капюшон ниже. — А ты?
— Не знаю. У меня были кое-какие идеи. Ты уверен,
