естественно, рассказал мне обо всем, что с ним произошло со времени его последнего исчезновения, доставившего мне такую радость. Теперь он в очередной раз был на мели и подрабатывал чем придется. Я поинтересовался, как поживают Блонди и Дюлюк, зарезавшие вместе с ним извозчика. "Дружище! — сказал он, — их обоих казнили в Бовэ". Когда я услышал, что эти негодяи наконец получили по заслугам, я пожалел лишь об одном — что голова их сообщника не скатилась с того же эшафота…
Перед тем как мы расстались, Сен-Жермен, заметив, как бедно я одет, спросил, чем я занимаюсь, и, узнав, что ничем, обещал при случае подумать обо мне…
Однажды, когда я прогуливался по бульвару, ко мне подошел Сен-Жермен, опять в сопровождении Будена. Они пригласили меня пообедать и за десертом оказали честь, предложив участвовать вместе с ними в убийстве. Речь шла о том, чтобы прикончить двух стариков, живших в одном доме с Буденом. Я колебался, но в конце концов сделал вид, будто поддался их настойчивым горячим уговорам, и мы условились, что при первой благоприятной возможности исполним задуманное. Полный решимости предотвратить преступление, я, распрощавшись с приятелями, поспешил написать донесение господину Анри, который немедленно вызвал меня к себе, чтобы подробнее расспросить об обстоятельствах дела. Он хотел выяснить, действительно ли меня склоняли к преступлению, или же из ложно понятого долга я прибег к провокации. Я заверил его, что не проявил ни малейшей инициативы, и он, убежденный моей искренностью, наконец заявил, что удовлетворен моим объяснением. Это, однако, не помешало ему произнести целую речь об агентах-провокаторах, которая навсегда запечатлелась в моей душе. "Хорошенько запомните, — сказал в заключение господин Анри, — провокатор — величайшее бедствие для общества. Когда нет провокатора, преступления замышляются и совершаются, как правило, людьми сильными. Слабых можно соблазнить, втянуть и, чтобы увлечь их в пропасть, достаточно порой бывает сыграть на их страстях или самолюбии. Тот, кто толкает их на погибель, — настоящее чудовище. Это он — истинный виновник преступления, и именно его должен бы карать меч правосудия. Пусть уж лучше полиция ничего не делает, чем создает дела…"
Следуя указаниям господина Анри, я каждый день встречался с Сен-Жерменом и его приятелем. Так как намеченное ограбление сулило немалые деньги, я решил, что не вызову подозрений, если проявлю некоторое нетерпение. "Ну, как там ваше знаменитое дело? — спрашивал я при каждой нашей встрече. — Когда же?" "На этот раз, — ответил как-то Сен-Жермен, — уже завтра. Мы ждем тебя, чтобы все обсудить".
Встреча была назначена за городом, и я постарался не опоздать. Сен-Жермен тоже явился вовремя. "Послушай, — сказал он мне, — то дело придется пока отложить, но мы можем предложить тебе другое, только предупреждаю заранее, ты должен прямо сказать "да" или "нет". Но сперва я хочу поделиться с тобой одной тайной, о которой узнал вчера. Помнишь Карье? Он еще сидел с тобой в Форсе. Так вот, он утверждает, будто тебя выпустили, потому что ты обязался служить полиции, что ты секретный агент".
При этих словах у меня перехватило дыхание, но я быстро взял себя в руки и, наверное, ничем не выдал себя — Сен-Жермен, не сводивший с меня взгляда, ждал объяснения. Присутствие духа никогда не покидало меня, и на этот раз я тоже быстро нашелся: "Нет ничего удивительного в том, что меня считают секретным агентом. Я слишком хорошо знаю источник этих слухов. Когда я сбежал, мне пришлось остаться в Париже — живешь там, где можешь заработать. К сожалению, надо было скрываться, а случалось, что кто-нибудь из моих давних знакомых или приятелей узнавал меня. Среди них всегда могли найтись люди, которые из желания навредить мне или из корысти захотели бы выдать меня. Так вот, чтобы отбить у них это желание, всякий раз, как я чувствовал, что тот или иной человек способен донести на меня, я говорил, что служу в полиции". "Ну хорошо, — сказал Сен-Жермен, — я верю тебе. И в доказательство открою, что мы задумали. На углу улиц Агьен и Отвиль есть особняк одного банкира, окруженный густым садом, откуда довольно легко забраться в дом. Хозяин сегодня отсутствует, а кассу — в ней полно золота и ассигнаций — охраняют всего два человека. Мы решили взять ее сегодня ночью. Но нас только трое, нужен четвертый. Мы рассчитываем на тебя. Если откажешь, придется поверить, что ты шпик".
Не зная тайного замысла Сен-Жермена, я поспешил согласиться. Сен-Жермен и Буден были, казалось, довольны. Вскоре пришел третий, которого я не знал, — извозчик, отец семейства Дебен, вовлеченный этими негодяями в дело. Стали болтать о всякой всячине. Я уже обдумал, как лучше всего устроить, чтобы задержать их с поличным. Каково же было мое удивление, когда Сен-Жермен обратился к нам с такими словами: "Друзья мои, если на карту поставлена голова, надо быть особенно осмотрительным. Я не хочу проиграть сегодняшнюю партию и составил план, который вы, надеюсь, одобрите. Вот что я решил: в полночь все забираемся в сад, мы с Буденом проникнем в дом, а вы будете караулить снаружи и в случае каких-нибудь неожиданностей поможете. Если все пойдет удачно, эта операция даст нам возможность некоторое время пожить спокойно. Но в интересах нашей общей безопасности необходимо, чтобы до начала действий мы не расставались друг с другом".
Последняя фраза, которую я попытался пропустить мимо ушей, была повторена. "Ну вот, — сказал я себе, — на этот раз просто не представляю, как я выкручусь…"
Было решено, что мы отправимся на улицу Сен-Антуан к Сен-Жермену. Извозчик доставил нас к самому подъезду, и мы поднялись в комнату, которая должна была стать местом нашего заключения вплоть до начала операции. Запертый в четырех стенах лицом к лицу с разбойниками, я не знал, какому святому молиться о спасении. Придумать какой-нибудь предлог, чтобы выйти? Невозможно! Сен-Жермен сразу же разгадал бы меня, а этот человек способен при малейшем подозрении убить. Что же делать? Я решил положиться на случай — авось что-нибудь подвернется, а пока не оставалось ничего другого, как вместе со всеми усердно заняться подготовкой преступления. Были принесены пистолеты, их выложили на стол, осмотрели, зарядили. Потом Буден стал точить два столовых ножа, и жутко было смотреть, с каким спокойствием он это делал.
Между тем время шло, а никакой спасительный случай не представился. Тогда я стал всячески изображать скуку, зевать,
