И что же теперь делать Тавистоку, чтобы спасти собственную честь? Остаться мужем Катрин, мужем, который не в состоянии спать с собственной женой? И потом… Ему хочется, чтобы у него были дети. Прежде всего хорошо бы, чтобы был сын, который унаследует фамилию и титул, а потом чтобы было несколько девочек, маленьких копий Катрин. Чтобы тоже, как и мать, вечно рассказывали ему всякие истории и чтобы смотрели на него с таким же выражением в глазах, как и их мать. Что может быть лучше, думал он, чем Катрин? Лучше Катрин может быть только полдюжины Катрин.
Но этого ему не суждено. У него от нее детей никогда не будет.
После того, как были опубликованы эти письма, он холодно принял решение развестись с ней. А на ком же еще жениться, если не на красавице Фионе? Если он появится в обществе под руку с такой прекрасной женщиной, он докажет всем, что он еще мужчина, хотя первая жена и опозорила его в глазах всего света.
Но каждый раз, когда Тависток начинал думать о женитьбе на Фионе, его охватывало отвращение. Он хотел Катрин. Хотел ее всем своим существом. Хотел, но не мог ее взять.
Уставшая лошадь опять споткнулась, но он продолжал ее погонять. Он проезжал этой дорогой множество раз, так что прекрасно знал весь путь. Скоро он выедет на большую дорогу, повернет и тронется обратно к дому. Это будет граница его владений.
«Катрин, – думал он, – Катрин, Катрин, Катрин». Как ему с ней быть? Как ему быть без нее?
Он был готов умереть от стыда, когда семейный врач сказал ему, что Катрин дважды падала в обморок и что она наверняка беременна. «Убедитесь сначала, потом говорите!» – зарычал он на доктора. Тот пошел осматривать ее, и Тависток, ожидая его возвращения, выпил полбутылки бренди.
Вернувшись, врач сообщил ему, что она все еще девственница. Достаточно было бросить мельком взгляд, чтобы увидеть выражение на лице врача, и Тависток понял: вот так же на него будут смотреть и все остальные, если эта информация станет достоянием гласности.
Когда Тависток сообщил самой Катрин о том, что она девственница, она вдруг стала на него так кричать, как никогда раньше не кричала. Она вообще в последние дни стала какая-то странная. Не такая испуганная, как раньше. Словно бы вдруг осмелела. Она уже не смотрела на него, как раньше, с таким выражением в глазах, как будто умоляла быть с ней ласковым, обратить на нее внимание, полюбить ее. Раньше она, казалось, все время хотела спросить: что я сделала не так? Почему ты меня не любишь? В последнее время этот умоляющий взгляд исчез.
Он думал, что это невозможно, но ему показалось, что он полюбил такую Катрин еще больше, чем он уже любил ее раньше. Может быть, у него с ней ничего не получалось, потому что она такая чистая и невинная. Может быть, в глубине души он думал, что, совершив с ней такой презренный акт, как физическая близость, он ее осквернит.
Он сам не знал, что ему обо всем этом думать.
Он ушел так глубоко в свои мысли, что не увидел, куда гонит лошадь. Ему казалось, он знает дорогу. Но он не заметил, что впереди ее преграждает куча наваленных палок, досок, бревен и камней. Лошадь, доскакав, поскользнулась, а он не сумел вовремя сообразить, что делать, и в результате, описав дугу, перелетел через голову животного и больно упал спиной на землю, ударившись головой об одно из бревен.
На секунду он потерял сознание, потом, пытаясь собраться с мыслями, приподнялся на локте и открыл глаза. Он увидел, как его лошадь вскачь удаляется по направлению к дому. Она, разумеется, прекрасно знала дорогу, по которой он скакал всегда. Именно на этом месте, у изгороди, обозначающей границу его земли, он всегда поворачивал.
– Проклятие! – пробормотал он, пытаясь встать. Но голова так закружилась, что он едва не упал опять. Он два раза спотыкался, но в конце концов, шатаясь, встал и сделал два шага по направлению к куче веток и камней, полагая, что тот, кто это сделал, должно быть, прячется рядом. Кто-то же додумался навалить кучу высотой в четыре фута прямо посреди дороги, которая используется каждый день? Этот кто-то должен быть…
Больше он ничего не успел подумать, потому что его внимание привлек звук, похожий на жужжание пчелы: «З-з-з-з-з». Опершись на одно из бревен, он стал искать взглядом источник звука. Он увидел блеск маленького огонька и убедился, что огонь движется по проводу по направлению к цилиндру, из которого, кажется, высыпается какой-то серый порошок.
– Да это же порох, – сказал он вслух и успел отвернуться как раз вовремя, потому что в следующую секунду цилиндр взорвался с оглушительным грохотом. Камни взлетели в воздух, один из них ударил его сзади по голове… Больше он ничего не помнил.
* * *
– Где я?
– Тише-тише, – пробормотал чей-то женский голос. Голос говорил с акцентом, который был ему незнаком, но определенно выдавал отсутствие образования. – Тише. Ты отдыхай пока, я за тобой присмотрю.
Вокруг была абсолютная темнота, он ничего не видел. Его голова так болела, что, казалось, такую дикую боль может унять только смерть. В ушах стоял гул.
– Нет-нет, руками повязку не тронь, – предупредила женщина. Скорее всего, она именно это имела в виду, потому что понять ее из-за странного акцента было почти невозможно.
Руки его упали по бокам. Хотя он ничего не понимая, но был так слаб, что не мог думать о том, что происходит. Он спросил женщину:
– Я что, ослеп? – А про себя равнодушно подумал, что слепота – это вполне достойное завершение для такой бесполезной жизни, как была у него.
– Да нет, ничего-ничего. Просто был взрыв небольшой, и все. Немного пороху, и все. Ничего-ничего, не беспокойся… Вот смотри-ка, красивый: выпей этого, и тебе сразу же станет лучше.
Его глаза были туго стянуты повязкой. Просунув руку ему под шею, женщина подняла его голову, прижав лицо к своей мягкой груди. К его губам была поднесена какая-то грубая кружка, из которой ему в горло полилась теплая жидкость. Ему было приятно почувствовать лицом ее грудь. Похоже, она не потрудилась даже надеть корсет.
– Что это за питье? – поинтересовался он мечтательно.
– Чай с ивовой корой, предшественник аспирина, – ответила она невозмутимо. – В который добавлено немного темного рома. – Потом она про себя добавила еще что-то относительно того, что не уверена, изобрели аспирин или еще нет. Ее высказывание показалось ему достаточно удивительным, и ему захотелось задать ей несколько вопросов, но из-за головной боли ему не удавалось сосредоточиться на том, что именно он хочет спросить. Тогда он прошептал просто:
– Ты кто?
– Я твой ангел-хранитель, красивый, – ответила она с тем же акцентом. – А ты кто хочешь, чтоб я была?
– Я хочу, чтобы ты и была такая как есть, – подумав, ответил он и провел рукой по ее руке вверх, до локтя.
Внезапно, рассердившись, женщина отшвырнула от своей груди его голову, и он упал назад, на твердую лежанку. В голове заблистали вспышки яркого света, появилась пронзительная боль. Он застонал.
