И вот, она столько сделала для сына, и где благодарность? Вместо того чтобы любить и всячески поддерживать мать, он осмелился перенести свою любовь на ирландскую девчонку из Деревни! Мало того, он еще и пытался внушить этой девчонке, что именно она может стать его защитницей…
«Ничего, он мне заплатит за это, — думает Глория. — Но дело прежде всего».
И тут сверху доносится яростный стук в дверь спальни и его голос:
— Ма! Пожалуйста! Открой дверь!
— Перестань вести себя как ребенок, — спокойно отвечает она. — Вот я вернусь, тогда и поговорим.
— Мама! Прошу тебя!
— Не выводи меня из себя…
Стук наверху мгновенно смолкает.
— Так-то лучше, — замечает Глория. — Нам с тобой действительно нужно многое обсудить. Например, твою работу в больнице. И то, как ты постоянно врал мне. И то, чем вы занимались с этой девицей. С ирландской девицей, покрытой татуировками.
Голубоглазый так и застывает за дверью. Он прямо-таки чувствует, как у него на голове замер каждый волосок. Он отлично понимает, что на чаше весов его мечта, и невольно боится. Да, естественно, ему страшно. А кому на его месте было бы не страшно? Его поймали в точно такую же бутылку-ловушку; хуже всего то, что ему необходимо чувствовать себя пойманным, ему необходимо это ощущение полной беспомощности. Но она-то там, по ту сторону двери, сторожит выход из ловушки, точно паук, готовый в любую секунду нанести ядовитый укус; и если хоть какая-то часть его плана пойдет не так, если ему не удастся компенсировать хотя бы малейшую из этих переменных, тогда…
Если. Если.
Зловещее слово с оттенком легкого серо-зеленого аромата деревьев и пыли, которая скопилась у него под кроватью. И он думает, что там, под кроватью, был бы в безопасности, там спокойно, темно и ничем не пахнет. Ему слышно, как мать внизу обувается, ищет ключи от входной двери и запирает ее за собой. Затем раздается хруст ее сапожек по снегу и звук открываемой дверцы автомобиля.
Она берет его машину, он так и знал! То, что он умолял ее этого не делать, как раз и заставило ее поступить именно так. Он закрывает глаза и слышит, как мать заводит автомобиль. Мотор оживает. Хороша будет ирония судьбы, если она попадет в аварию. И уж в таком случае его вины точно не будет. И тогда наконец он станет свободным…
КОММЕНТАРИЙ В ИНТЕРНЕТЕ
blueeyedboy: Что, по-прежнему никого? Ну ладно. Значит, я совершенно спокойно могу перейти к сцене четвертой…
9
ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY
Размещено в сообществе: [email protected]
Время: 04.56, пятница, 22 февраля
Статус: публичный
Настроение: настороженное
Музыка: The Rubettes, Sugar Baby Love
Полагаю, вы уже догадались, что это не совсем обычный рассказ. Остальные мои рассказы повествовали о том, что уже произошло, — хотя правдивы ли мои сюжеты, решать вам. Но эта небольшая историйка посвящена одному действу, которое совершается сейчас. Это, если угодно, некий проект, осуществляемый в настоящее время. Концептуальный прорыв, как выразилась бы Клэр. И как всякое концептуальное действо, он совершенно лишен риска. Хотя я почти убежден, что все это вот-вот закончится слезами.
Пять минут, чтобы доехать до «Зебры». Еще пять минут, чтобы позаботиться о деле. И после этого — упс! всему конец! — вот вам и оглушительный финал.
Надеюсь, о моих орхидеях позаботятся. Орхидеи — единственное, о чем я буду скучать, покинув дом. Остальное пусть горит синим пламенем, мне все равно. Разве что относительно фарфоровых собачек у меня особые планы.
Но прежде нужно отсюда выбраться. Дверь сосновая и сделана на совесть. В каком-нибудь фильме я, возможно, и сумел бы ее выбить, но реальная жизнь требует более разумного подхода. Набор инструментов, где есть и отвертка, и напильник, и перочинный ножик с коротким лезвием, поможет мне справиться с дверными петлями, после чего, надеюсь, я смогу беспрепятственно выйти.
В последний раз я осматриваю свои орхидеи. И замечаю, что Phalaenopsis, более известная как орхидея «Бабочка», нуждается в пересадке. Я совершенно точно знаю, как она себя чувствует; я, который прожил все эти годы в таком же крохотном, лишенном воздуха, ядовитом пространстве. Настало время изучать мир. Пора покинуть кокон и улететь…
Пока я тружусь над дверью, я начинаю понимать, что испытываю странные ощущения. В животе у меня какой-то переполох, словно там полно мотыльков. И меня, пожалуй, немного подташнивает. Айпод упакован в дорожную сумку, так что вместо него я включаю радио. Из усилителей, имеющих привкус жести, доносится пение, вкусом и цветом напоминающее розовую жевательную резинку: это «Рабиттс» поют «Sugar Baby Love».
Когда я был маленьким, то ошибочно принимал слово «беби» за свое прозвище Би-Би и всегда думал, что эти песенки написаны специально для меня, что даже там, на радио, все откуда-то знают: я особенный. Однако сегодня это пение кажется даже пугающим; тревожный фальцет перекрывает толстый слой басовых аккордов под мистический аккомпанемент дуп-шувадди, буп-шувадди. Вместе это звучит кисло-сладко, как витаминки-горошинки с капелькой аскорбиновой кислоты, которые ты в детстве долго катал во рту, и твои вкусовые рецепторы содрогались и корчились, если ты не был достаточно осторожен; кончик языка скользил по сахарной глазури, задевая за ее острые края, нащупывал ту пронзительно-кислую капельку внутри, и рот твой наполнялся сладостью и кровью; вот это-то и было вкусом детства…
Ньяааа-хаааа-хаааа-ооооооооох…
Но сегодня определенно есть что-то зловещее в этих расплывающихся, как туман, гласных, что-то, раздирающее внутренности, точно остренький камешек, случайно попавший в шелковый кошелек. Слово «сахар» совсем не сладкое, у него довольно противный розовый запах, напоминающий запах газа, которым иногда пользуются стоматологи для обезболивания; этот запах вызывает у меня головокружение и упорно проникает внутрь черепной коробки, и я почти вижу ее там — одновременно и здесь, и там, в крошечной кухоньке «Зебры». Там тоже «Рабиттс» орут так, что моментально вызывают мигрень; и еще там тошнотворно-сладкий запах газа, который отчетливо ощущается, несмотря на благоухание только что смолотого кофе. Но мать не замечает ни того ни другого, потому что вот уже пятьдесят лет курит «Мальборо» и из-за этого ее обонятельные рецепторы давным-давно атрофировались к чертям собачьим; только аромат «L'Heure Bleue» она еще чувствует. Она открывает дверь на кухню и…
Конечно, я не могу быть полностью уверен. Я могу ошибаться, например, насчет радиостанции. И насчет времени — она, возможно, еще на парковке, а может, как раз наоборот — все уже кончено. Однако интуиция подсказывает мне, что я абсолютно точен.
Sugar baby love
