Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
– Ты ведь в курсе, что мы еще не пересекли границу? – спросил я.
– Возвращайся назад. – Тон матери, которая пытается осадить непослушного сына. – Я тоже скоро вернусь. Обещаю.
– Неа, так не пойдет. Ты меня совсем тупым считаешь?
Мысли путались, я пытался понять, что она делает и зачем. Зачем пытается уйти в лес в буферной зоне? Какой в этом смысл? Первая мысль: она что-то украла. Неужели все так банально? И она просто пытается стащить одну из картин Караваджо?
– Что у тебя в рюкзаке? – спросил я.
Она устало выдохнула:
– Петро, пожалуйста, прошу тебя, иди назад.
– Нет, пока не покажешь рюкзак. Или я сам в него загляну.
Я сделал шаг навстречу, и она достала нож – небольшой, матовый, из какого-то полимерного материала, из тех, что можно пронести через металлодетектор.
Я смотрел ей в глаза и видел – блефует. Она в ужасе, в панике, не знает, что делать. Рука дрожит.
– Ты совсем рехнулась?
– Прости.
Я сунул руку в карман и нащупал камень – тот самый, булыжник из детства, предполагаемый фрагмент рухнувшей Берлинской стены. Достал его и швырнул в нее – в грудь, она вскрикнула от боли и под тяжестью рюкзака повалилась назад, я накинулся на нее, отобрал нож, прижал к земле и расстегнул рюкзак. Из него на траву высыпалось несколько серых брусков, похожих на хозяйственное мыло. Сперва я даже испытал облегчение: значит, она не воровка. Но…
– Что это за хрень такая?
– Ты цепочку мне порвал, мудак, – хрипела она. Выбравшись из лямок рюкзака, она теперь шарила руками в траве.
– Я спросил: что это за херня?
Она не отвечала. Я принюхался и снова почуял запах, тот самый, который там, в поезде принял за ее дезодорант. Он исходил из рюкзака, пахли те самые бруски. Меня бросило в пот от ужаса, до меня, наконец, дошло, откуда я знаю этот запах – синтетическая взрывчатка. Точно такую же Грек когда-то использовал как пресс-папье. Я хотел что-то сказать, но в голове летали какие-то обрывки фраз, как летучие мыши. Глупые и бессмысленные. Я не мог выдавить ни слова. Впервые в жизни я понял, что значит «потерять дар речи», – именно это и произошло.
Казалось, меня стошнит, я стоял на коленях, склонившись над рюкзаком со взрывчаткой, уперся ладонями в землю и тут же почувствовал под пальцами цепочку и кольцо. Эта находка вернула меня в чувства.
– Нашел, – сказал я.
Марина кинулась ко мне, но я оттолкнул ее.
– Нет. Сначала говори. Что это? Что за херня?
Секунд десять мы молча смотрели друг на друга, шумно дышали в темноте. Вокруг – сверчки и сосны. И шорох летучих мышей.
– Ты ведь не собиралась бежать из страны, так? – Я кивнул на рюкзак. – Ты нас использовала. Чтобы протащить рюкзак с этой дрянью в буферную зону.
Молчит.
– Говори!
– Ты уже сам все сказал. Дай кольцо. – Она протянула руку. Я размахнулся и сделал вид, что швыряю его в заросли. Марина сдавленно закричала и кинулась следом, но быстро поняла, что кольцо все еще у меня в руке.
– Сейчас кину, – сказал я. Говорил я с трудом, скулы сводило от ярости. – Или еще лучше: расплавлю твое кольцо нахер, зажигалкой.
– У тебя нет зажигалки. Ты не куришь.
Она снова замерла, смотрела на меня, пыталась понять – блефую ли. Я поднял брусок взрывчатки и швырнул в заросли. Потом еще один. И еще.
– Стой! – Она выдохнула, села на землю. – Я расскажу.
Она тихо выругалась, воздух вокруг нее словно вибрировал, я чувствовал, как она дрожит. Еще пару секунд она молчала.
– Я не закончила историю. У тебя диктофон с собой?
– Я запомню. Говори.
* * *
– Саша. В последний раз я видела ее там, у выхода из аэропорта, ее заталкивали в черный мерседес.
Пауза.
– И?
– Она мертва.
– Откуда ты знаешь? Есть ведь и другая теория. Что это была инсценировка.
– Нет, я не верю. Она не могла бросить меня. Не могла. В официальном отчете в графе «причина смерти» стоит «самоубийство». Повесилась в камере предварительного заключения. Это чушь, «товарищи майоры» просто заметали следы, я это знаю, но не могу ничего доказать – тело родственникам так и не выдали, а заключение судмедэксперта «потерялось». Месяц назад хакеры-анонимы выложили в сеть содержимое взломанных почтовых ящиков нескольких больших начальников. В переписке упоминалась и Саша. Точнее – Графт. И заключение судмедэксперта, которое приказали уничтожить. Знаешь, что там было – в заключении? – Голос ее дрожал, она шмыгала носом, но не плакала. – Ожоги от сигарет на лице, два вырванных ногтя на левой руке и сломанный средний палец – на правой. Они тушили об нее сигареты, Петро.
Повисла тишина – болезненная, невыносимая.
– И что теперь? Кого ты собралась взрывать?
– Стену. Мы давно хотели провернуть такую штуку – символический жест. Взрыв Стены, понимаешь? Саше нравилась эта идея. Я хочу закончить ее дело.
– Так это все – просто очередной перформанс? Ради искусства?
– Возможно. Не знаю. Просто довожу до конца то, что она не смогла. Как ты – с маминым романом.
Она не шутила. И мне стало не по себе.
– Ты хоть сама себя слышишь?
Снова тишина.
– Я не могу, – сказала Марина. – Я не могу, понимаешь? Я должна что-то сделать. Я больше не могу молчать. Я уже промолчала один раз, тогда, давным-давно, в детстве, когда измывались надо мной. И до сих пор жалею об этом. Я не могу молчать. Больше не могу. Они не понимают слов. У них другой язык. Вот он, – она достала из рюкзака брусок взрывчатки, – их алфавит.
И снова замолчала, надолго. Как будто надеялась, что я начну ее отговаривать, найду слова – но я не знал, что сказать, я лишь чувствовал, интуитивно знал, что она ошибается.
– Ты совершаешь ошибку, – пробормотал я.
Она хлопнула меня по плечу, и я почувствовал укол.
– Через минуту ты вырубишься. Не бойся, это не опасно. Прости, что так по-дурацки все. Когда ты проснешься, все уже закончится.
Я потянулся к ней, но рука онемела – меня словно придавило к земле. Язык распух во рту, голова наполнялась туманом. Ночь поплыла перед глазами, как чернильная клякса.
Она взяла кольцо на цепочке, помедлила и – вложила его обратно мне в ладонь.
– Вот, возьми. Отдашь, когда вернусь.
Но она не вернулась.
Эпилог
Когда мы, беженцы, обосновались в Берлине, я каждый день читал новости с родины, надеясь узнать о Марине хоть что-нибудь. Она взорвала Стену, как и обещала, и этот взрыв стал в некотором роде ее лебединой песней – перерождением Графта, – на месте взрыва она оставила граффити – то самое геральдическое сердце, похожее на фрагмент витража. Она продолжила дело Саши, только теперь в качестве материала для своего искусства использовала не пенолатекс и не силикон, а взрывчатку.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
