Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
– А… а Крыло-то где?..
«В Торожихе… с Ялмаком был…»
– Играй уже, пустобрёх, – морщась, потирая бедро, сказал угрюмый Гуляй. – Не то к мамке беги.
«Ты мне ещё что про маму скажи…» Светел вновь склонился над гуслями. Хлынувшая злость, как водится, придала ясности. «Да что ж я сразу не понял?..»
– Так они под левую руку, – вырвалось у него.
В Торожихе от волнения и обиды он умудрился главного не заметить. Так всегда бывает. Только разберёшься, когда сам в руки возьмёшь.
Ильгра насмешливо отмолвила:
– Заправскому гусляру разницы не было.
«Заправскому!..» Светела с детства остерегали являть исконное леворучье. Однако рожоного не переродишь, старшая сестра с годами младшей не становилась. Светел на миг отрешился от голосов и насмешек, представил вживую, как попирает обычай. Правой рукой избирает нужные струны… левой бряцает, поваживает вверх-вниз…
«Где уж тебе, кокористая снастишка, дикомыта перекокорить!»
Открыл глаза, поставил гусли как надо. Попытал на пробу созвучие. Гулкий короб отозвался кошачьими голосами.
– Безрукому гудиле струны мешают, – сморщилась Ильгра.
– В небо глянь: тучи рвутся!
– Мёртвые встают, от живых сглаз отбегает.
– Забыл ты, парень, о банную печку ногу сломать, чтоб верно игралось.
– Клади гусли, пильщик, пока не испортил!
Молчал, кажется, один Сеггар, но его пристального взгляда Светел не замечал. Крутил шпеньки. Ладил, соглашал струну со струной. Гусли привыкали, из чужих и неведомых становились понятными, почти своими.
– Оставь, косорукий, перетянешь, порвёшь!..
«И не вам, захожни, дикомыта переконать!»
Когда он снова утвердил гусельки на колене, в ответ грянуло такое богатое и звонкое полногласие, что занялся дух.
Светел победно вскинул голову… Во дела! Прежде этого мгновения он за недосугом даже не думал, какую песню сыграет. Что-нибудь этим гуслям привычное? Из того, что от Крыла слышал?.. «Да ну. Кметям не девичьими безделками тешиться стать…»
Созвучья побежали одно за другим, выстраиваясь в напев. Зарокотали отзвуками далёких битв. Загудели лесными вершинами в бурю.
Под беспросветным небосводомКлубится снегом темнота.А молодого воеводуНесёт дружина на щитах…
Голос у Светела как был тележный, так и остался. Чёрного кобеля добела не отмоешь. Ильгра подняла руку перебить, раздумала. Гуляй оставил мять бедро, запустил пятерню в бороду.
От дома отчего далёко,Чужую рать громя у стен,Он ранен был в бою жестокомИ угодил во вражий плен.Так начались земные мукиСтрашней могильной черноты:Железом скованные руки,И боль, и ругань, и кнуты.
«Атя! Слышишь ли? Вот она, твоя мудрость…» Светел во всё сердце рванулся к хмурому небу, откуда сквозь облака смотрел на него Жог Пенёк.
Стянув кровавой тряпкой раны,Он молча вытерпел позор…Плелись цепные караваныСквозь серый дождь – на рабский торг.А тучи плыли равнодушноЗа окоём, в родной предел…Но доживать рабом послушнымУпрямый пленник не хотел.Не зная слова колдовского,Не разумея крепких чар,Он просто выломал оковы,Утёк с водой, уплыл как пар.
Струны зазвенели рваным железом, упавшим на пол темницы. Такого восторженного наития Светел не познал даже в бою, когда под ледяными снарядами расседались щиты. Жёсткие стальные струны ранили пальцы, гусляр не замечал.
Он шёл кромешными ночами,В туман и в лютую пургу,Когда с погоней за плечами,Когда один в глухом снегу.Но путь далёк, и тают силы,И всё медлительней шаги.И там, где мнился берег милый,Не различить уже ни зги.
Со стороны купилища взялись подходить люди. Вагашата, приезжие торжане, кто-то из кайтаровичей… и, конечно, свои правобережники. Становились, слушали.
Неужто сдаться у порогаТак долго снившейся земли?..Держись! Держись! Ещё немного.Холмы знакомые вдали.Чтоб им на плечи опереться,Дерись вперёд – осталось чуть.Терпи, надорванное сердце,Ещё успеешь отдохнуть…Под беспросветным небосводомКлубится снегом темнота.А молодого воеводуНесёт дружина на щитах.
Светел ещё пробежался по струнам… замолчал. С пальцев капала кровь. Гусельный короб трепетал бесконечным послезвучанием, казалось, оно не то чтобы затихало – тянулось облачком ввысь, улетало, истаивало, как певчая душа игреца.
Сеггар кашлянул. Спросил хрипло:
– Ты эту песню где подцепил, парень? Её скоморох боговдохновенный поёт.
– Ну…
Пока Светел раздумывал, говорить ли при всех о Житой Росточи и Кербоге, подал голос Гуляй:
– Слышь, гудила! «Крышку» умеешь?
Ни о какой «Крышке» Опёнок понятия не имел, но в том ли беда! Какое не могу, какое не знаю! Чем невозможней, тем лакомей! Он изготовил гусли, ответил уверенно:
– Напой, подхвачу.
Только узнать, каковы певцы ходили в дружине, тот раз не довелось. Долетел крик, люди стали оглядываться, расступились… Прямо к Светелу со всех ног спешила Равдуша.
– Ты что, околотень, удумал? – голосила она на бегу. – От рук отбоиш, горе моё горькое, что удумал-то, а?..
Добрые люди уже ей донесли – сын прямо нынче ладился с воинами уйти. Подбежав, Равдуша при всём народе схватила дитятко за ухо, принялась дёргать. Светел не вырывался. Стоял, глядел перед собой. Не слушал, как потешались торжане.
В глазах воеводы отразилось нечто похожее на уважение.
Равдуша вдруг всхлипнула. Перестала кричать. Опустила руку.
– Мама… – сказал Светел.
Повернулся, обнял её. Только тут заметил на пальцах липкие капли, пачкавшие мамину сряду.
Равдуша уткнулась ему в грудь, расплакалась. Сколько было говорено о его судьбе, о дружине… когда-нибудь… когда курица петухом запоёт… И что… уже? Настал срок несбыточный?
Сеггар вновь кашлянул.
– Не спешила бы ты, государыня матерь, сына бранить…
В это время из шатра послышался стон. Негромкий, страшный. Тотчас высунулся русоголовый парень:
– Дядя Сеггар! Летень мечется!..
Кмети сразу ожили, зашевелились, будто им объявили о чём-то очень значительном. Сеггар покосился, принял решение:
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
