Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
В главе 2 обсуждалось, как способность контролировать и измерять ранее абстрактное время и непредсказуемые силу света и энергию сделала возможным переход от институтов управления, основанных на аристократических привилегиях и личной преданности, к механистическим, бюрократическим организациям, основой которых стали профессиональные достижения. Но за этот переход пришлось заплатить. Джеймс Скотт в книге «Благими намерениями государства» перечисляет нежелательные последствия такого перехода – неудачные попытки авторитарных режимов принудительно внедрить в сознание граждан грандиозные видения социального порядка.
Неоспоримая вера в научно-технический прогресс, расширение производств и растущее стремление удовлетворить человеческие потребности транслируется в идеологию «высокого модернизма», в опору на научные методы социального контроля и управление сверху согласно научному пониманию законов природы. Впрочем, по словам Скотта, этот «имперский» научно обоснованный взгляд на социальное устройство не может иметь успеха – и не потому, что научное знание слишком слабо или слишком сильно, а потому, что он упрощает реальность в надежде контролировать ее.
Британские политологи Роберт Гейер и Самир Рихани принадлежат к постоянно увеличивающейся группе ученых, занимающихся разработкой теории сложных адаптивных систем. Согласно этой теории, результаты исследования природных систем, которые находятся в состоянии баланса между порядком и хаосом, применимы и к социальным системам. Вслед за Скоттом, Талебом и рядом других исследователей Гейер и Рихани с сожалением отмечают гиперрациональность современных методов принятия решений, слишком механистический, упрощенный подход к опасным проблемам современности.
«Своеобразное сочетание „облегченного” формализма, экономического расчета, попыток оптимизации, аргументации, опирающейся на экспериментальное познание локальных экосистем (микрокосма), и растущие амбиции» стали обоснованием «холодной войны», разразившейся на пике популярности технократических идей[867]. Подобный подход не помог предотвратить череду экономических и климатических катастроф, тем самым поставив под сомнение эффективность – а не только моральный аспект – рациональности наращивания военно-промышленного и военно-интеллектуального комплексов.
Гейер и Рихани описали этот линейный, рациональный подход к выработке политических решений как приверженность четырем золотым правилам: порядок, предсказуемость, редукционизм и детерминизм.
В основе идеи порядка, считают ученые, лежит ложное убеждение, будто причина и следствие однозначно связаны и что эта обусловленность позволяет, зная исходные данные, предугадывать результат. Порядок и предсказуемость – базовые принципы редукционизма, характерного для профессионального управления, основной посыл которого сводится к следующему: при правильной подготовке и правильных установках только профессионалы смогут понять поведение социальных систем, за управление которыми они ответственны. Детерминизм представляет собой убеждение, что у любого процесса существуют четко определенное начало и рациональное завершение – и путь между этими двумя точками можно смоделировать[868].
Иными словами, особую опасность таит то научное знание, которое закрепляет рациональное обоснование политических решений. Задолго до появления теории сложности политологи отмечали проблемы, следовавшие из применения ньютоновского рационалистического мировоззрения к политическим наукам. Аналогично тому, как естественнонаучный поиск стремился к выявлению универсальных истин, подтверждаемых эмпирическими данными, теоретики современного либерализма, такие как Джон Ролз[869] и Роберт Нозик[870], пытались разработать универсальную теорию, объясняющую природу общества. Однако, как ясно показали Бенджамин Барбер и Кэрол Пейтман, авторы термина «демократия участия», в основе подобного универсализма лежит предположение о том, что общество раздроблено и каждый индивид в нем преследует собственные эгоистические интересы. Это упрощенное и неубедительное представление о демократии:
Погоня за определенностью в политическом мышлении скорее плодит ортодоксальность, чем лелеет истину, и на практике способствует господству метода над сутью… В попытке имитировать точные науки, истинным пониманием которых они редко обладают, социологи пытались привязать любое представление о реальности к какой-либо жесткой теоретической концепции[871].
Приведенные замечания – лишь примеры более широкого спектра критики в адрес механистического упрощения общественнополитических процессов, которые Гейер и Рихани описывают – или, точнее, насмешливо определяют – как попытку переместить бедную развивающуюся страну, школу из неблагополучного района города или пациента-диабетика как можно быстрее из точки А в точку Б, а затем в точку В.
Между тем аргументация «холодной войны», выросшая из концепции «Нового курса» Рузвельта с характерным для него благоговением перед экспертным сообществом, опиралась на положение, что жесткие правила могут быть использованы для поиска оптимальных решений практически всех проблем, если разбить их на простые логически связанные фрагменты для экспертного анализа[872]. Гейгер и Рихани описывали это следующим образом:
Необходимо делать то, что рекомендует эксперт (и что уже было сделано другими)… Использование предыдущего опыта, успешных стратегий прошлого является ключевым фактором. Лучше избегать всевозможных экспериментов, изысканий и освоения нового, прибегая к этим методам только в качестве крайнего средства[873].
Мантра была настолько очевидной, что даже не нуждалась в вербализации: достаточно объединить за одним столом самых лучших, самых блестящих экспертов – и мы сможем найти верное решение. Крупномасштабные социальные проблемы – те же самые технические проблемы, а они решаемы. Истина – это нечто, открытое специалистами с соответствующими компетенциями.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
