Он был чудовищно некрасив. На узком и остром, как лезвие, лице выделялся огромный горбатый нос, под которым совершенно терялся впалый рот с бледной полоской губ. Пергаментная пятнистая кожа туго, без единой морщинки, обтягивала череп – крупный, лобастый, надвигающийся на щелки по-волчьи рыжих глаз. И все это уродство обрамляли густые, похожие на завитый парик, ржавого цвета кудри.
– Мой князь, я твой вечный слуга, – произнес Даори формулу приветствия.
Волчьи глаза князя опасно засветились оранжевым огоньком.
Даори проследил за направлением взгляда и заметил одну потрясающую вещь: солнце добралось до убежища, и его мышиные лапы, вцепившиеся в старый сухой корень, оказались на ярком свету. И при этом юный вампир не развеялся горсткой пепла, что совершенно очевидно. А ведь никакого амулета при нем не было, и защитного кокона тоже.
Князь осклабился.
– Не понимаю мышиного писка. Прими надлежащий вид!
– Прости, если мой вид прогневил тебя, но у меня нет амулета, а мышиная ипостась не так подвержена пагубному воздействию солнца. Для моего истинного тела слишком светло даже в этой яме.
Ноздри Зан-о-Мьира гневно раздулись, но он сдержался, активировал и бросил Младшему горошину амулета. Она упала неподалеку, но так, что не достать, не отлепившись от сучка.
– Бери и возвращайся в свое тело, – приказал Старший. – Я исцелю твои раны, клянусь, поставлю на место даже мозги.
Звучало угрожающе. Князь попросту выманивал Даори. Не царское это дело – лезть в яму под вывороченное с корнями дерево и пачкать землей почти вечное тело.
И опять лен-маг оказался в ловушке. Выполнить приказ – выдать себя с головой. Ослушаться – бросить вызов смерти. А собственно, разве в первый раз?
– Я слишком давно не возвращался, Предвечный, – вздохнул Даори. – С момента ранения, когда перекинулся, чтобы выжить. Это тело оказалось ловушкой, я не могу вспомнить, как вернуться.
Зан-о-Мьир, присев на корточки, пробуравил его взглядом.
– Ты смеешь мне лгать?
Самое забавное, успел подумать Даори, что никакой лжи. Измененное тело вампира действительно оказалось ловушкой для светлого лен-мага. Его силой был Свет, но теперь солнце несло ему окончательную гибель.
– Я шел по твоим следам в подземелье, – добавил Зан-о-Мьир, поднимаясь с корточек и разминая длинные бледные пальцы. – Ты забыл, что я – твой создатель, Даори. Ты для меня всегда открыт и всегда будешь мне подвластен.
Бледные пальцы выстрелили десятью грязно-рыжими, как волчьи глаза, молниями.
Даори был готов. Он встретил удар щитом тьмы, поглотившим энергию заклинания, – не зря же он четыре года провел в Академии демонов. Выглядело это так, словно десять стрел вонзились в облако мрака. И тут же, не дожидаясь нового удара, Даори швырнул в противника щит вместе с пойманными молниями, обратив их в ослепительно сияющие мечи.
Лезвия света вонзились в тело князя, прошили насквозь, оставив прорехи, и откинули на десяток шагов. Увы, голова и сердце Древнего оказались не задеты. Он вскочил почти сразу, встряхнулся, мгновенно сращивая ткани мертвого тела. Медная дымка окутала его тело, и вот князь уже цел.
За эти доли мига Даори успел, скогтив амулет, вырваться из древесной ловушки и метнуться в густые заросли черного шиповника, ковром росшего вдоль берега вперемежку с древняком – не менее колючим висячим полукустарником, с густыми шипами длиной в ладонь. По таким зарослям способны передвигаться только демоны, да и те – исключительно в непрошибаемой боевой броне.
Он незаметно отполз. Колючие ветви послушно уклонялись с пути, запутываясь позади в сплошную стену. Отсюда его вся армия Неупокоенных не достанет. И огнем не выжечь – светлого лен-мага, хлебнувшего Тьмы под завязку, теперь и земля демонов укроет и спасет. А интересный эффект слияния противоположных магий получился, отметил бесстрастный ученый в Даори. Наверняка потому, что соединились они сначала в мертвом теле. Впрочем, об этом он потом подумает.
«Стой, Младший! – ворвался в его мозг приказ и парализовал. – Вернись!»
Он вонзил когти в землю, как якоря. Ни за что. То, что его ждет, – хуже мучительной смерти.
А все-таки Зов остался, вздохнул бывший вампир. Жаль. От этого дара он с радостью избавился бы.
«Я приказываю! – хлестнуло его. – Или я убью твою мать».
Она и так молит о смерти каждый миг! – хотел крикнуть Даори, но он сцепил зубы и осторожно отполз еще глубже в колючие заросли.
И тут его скрутило адской болью, вонзившейся в голову длинной раскаленной иглой.
Эту пытку он тоже помнил. Даори закрыл глаза, вспоминая сожженное до кости лицо и бугристый череп когда-то белокурой женщины, его матери. Гордой красавицы Лолии.
Воспоминание о ней и о ее любви к сыну всегда давало ему силы вытерпеть любые муки. Она же терпит.
От боли спасала другая боль. Он вспоминал, как хоронил отца, как торопился продать родовые владения за гроши алчным соседям, как отрекался от наследного лена, предав родившую и питавшую его землю, и валялся после отречения сломанной куклой, залечивая разодранную ауру. Он вытерпел все ради цели, и сейчас вытерпит.
И все потому, что Даори поклялся жизнью найти лекарство и вернуть матери разум и здоровье. Да что там, хотя бы остановить ее умирание.
Даже ректор Академии Света, архимаг Алиан Даркиэн, бессильно развел руками. И посоветовал отчаявшемуся сыну страшный, но единственный выход: искать рецепт «эликсира Неупокоенных», о котором ректор вычитал в каком-то древнем манускрипте, что с его помощью вампиры, эти мыслящие мертвецы, творили чудеса исцеления. А найти рецепт – это все равно что разгадать тайну вампирской не-жизни: какая сила, какое заклятие удерживает разум и душу в разрушенных смертью телах.
Тогда и появилась у светлого мага цель.
Князь Зан-о-Мьир с легкостью пошел на сделку с Даори и в итоге ограбил наивного светлого дурака, забрав за «лечение», а на деле – продление агонии умирающей, все оставшиеся сокровища рода Энриати, и в конце концов получил себе еще одного Младшего.
Даори все-таки расплатился жизнью за невыполненную клятву.
Боль, ввинтившаяся в мозг, отхлынула, и лен-маг снова мог двигаться. Он нащупал чью-то нору и нырнул.
«Ты меня плохо понял, мальчик, – настиг его голос Старшего. – Если попробуешь бежать, твоя мать станет вампиром. Самым уродливым из всех, кто когда-либо существовал. Самое то для ее прижизненной гордыни. Лолия Энриати станет хуже лунных тварей, ведь к ней так редко возвращается разум. Но она будет знать и помнить, что именно любимый сын обрек ее на вечную боль. Интересно будет понаблюдать за вашей встречей. Я сделаю ставку на Лолию».
Нора оказалась давно заброшенной – даже запах заселявшего ее существа выветрился, – длинной и такой извилистой, словно под землей метался полоумный заяц. Очень интересная нора. Даори заглушил всякую мысль, чтобы ничто не выдало его намерений. Он даже биение сердца постарался замедлить так, словно снова превратился в холодный труп.
