Оказывается, по легенде, город Барселону основал Ганнибал. Он дошел в своих походах до этих мест, заложил город и назвал его в честь своего отца, которого звали Барка.
Когда архитектора Антонио Гауди спросили, почему он так долго строит свой храм, он ответил:
— Мой заказчик — Господь Бог, а ему спешить некуда!
На доме Гауди в Барселоне: колонны — слоновьи ноги, балконы — маски, перекрытия — кости, трубы — уши-туши, крыша — рыбья чешуя.
Странная надпись мелом на мшистой стене церкви: «tit, titan, titanik, titanikum».
Все встреченные в Испании бывсовлюди отвечают о своих занятиях более чем туманно, сдержанно и расплывчато: «транспортировка сырья», «снабжение продуктами питания», «поставка запчастей», «контроль за качеством». Что и откуда — не уточняется. Все очень следят за своей речью — на всякий случай. В советское время люди были куда более открытыми и откровенными, несмотря на все кгб. Им было, в сущности, нечего скрывать, все жили примерно одинаково. Сейчас надо скрывать всё — нищета и богатство одинаково отвратительны для окружающих, но опасностей для богачей куда больше, чем для бедняков.
На экскурсиях наши люди сбиваются в ненавязчивые кучки, в центре каждой хлопочет словоохотливая женщина средних лет, которая уже всё повидала, всюду была и знает несколько слов на нескольких языках. Она уверенно ведет за собой народ, который много ест, всё хочет посмотреть, всюду успеть и всё подешевле купить.
От черной комедии советских трех единств (живи на одном месте, в одном времени, и делай то, что велят Правдины-Известины) оказалось рукой подать до театра псевдо-капиталистического абсурда, где никто никому не нужен, но всем нужны деньги, которых почему-то всегда нет.
Денег должно быть не мало и не много, а средне. Если мало — человек зависим, сдавлен, сжат, связан по рукам и ногам. В нем копится отчаяние, угодничество, озлобление, страхи. Если много — человек опять сдавлен и связан, хоть и по другим причинам: его обуревают комплексы, мании и страхи, часто небеспочвенные, ибо всякий, высунувший голову из окопа, рискует её потерять раньше других. Если же денег средне, то все довольны, включая родных и близких.
А сколько это — средне?.. А чтоб не присматриваться с тоской к ценам в магазинах (но и в бутики не заходить); ездить по всему миру (пусть вторым классом); дать детям и родителям необходимое (но не излишнее), а самому не боятся будущего, как петли и виселицы, и обеспечить себя в старости теплым углом, горячим чаем, интересным романом. А главное — чтобы можно было самому регулировать в своем углу уровень тепла, выбирать сорт чая и снимать книги с полки.
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — повторяют к месту и не к месту. А Гете, между прочим, использовал императив от глагола «verweilen», что значит — «приостановись, подожди» («Augenblick, verweile…»). Ему было ясно, что остановить ничего нельзя, тем более время. Так что, притормози, мгновение — и дуй себе дальше!
2003, Салау / Испания
СЕКС-НАРЫ, КАНАРЫ…
I
Самолет рейса «Франкфурт-Ла-Пальма», набитый под завязку бледными северянами, летит на юг. За окнами — белое, безразличное ко всему безмолвие. Айсберги облаков. Буруны снежной пыли. Метет небесная поземка. Странное, безлюдное место, словно бог изгнал всякую живность из этой ледяной долины. Наверно, он, как и всякий тиран, любит карать, ссылать и рассеивать. Людей вышвырнул из рая за пустячок. Падших ангелов не простил, а их главного вожака ввергнул в каторжную адскую щель. Гоняет народы по пустыням почем зря. Карает и милует как заблагорассудится. Насылает спросонья тайфуны. Отрыгивается смерчами и цунами. Вообще самолету следует приглушить моторы, чтоб не вызвать его гнева — бог явно не жалует шума в своей вековечной нирване. И никому не уйти от его последнего презрительного мерзлого молчания, хоть ты взлети выше облаков или уползи в ад.
С высоты полета остров Гран Канария как раз ад и напоминает. Коричнево-розовая коровья лепешка, плавающая в голубизне. Остров из лавы, слепок преисподней, где всё и вся — без исподней.
Оказалось, что зелени на острове достаточно, но только там, где люди — вдоль моря. А внутренние, необжитые части острова — красные камни, бордовая пемза, розовые скалы. Однако деньги постепенно превращают эти камни в отели, дома, пансионаты, пляжи. Зелень завозится отовсюду. Кактусы, пальмы, агавы, жасмин, еще какие-то ползучие гады-кусты, яркие языки лиан — смесь растений из разных жарких стран собрана тут, в зимнем саду под открытым небом. А песок привозят с Багамских островов — естественных пляжей у этого куска застывшей магмы нет.
В середине октября — адская жара. Сезон — весь год. В декабре может покрапать дождичек, но ниже +20 никогда не бывает. В обжитой части остров чем-то напоминает Крым лучших времен. Тепло, уютно, хорошо. Куда лучше Канары, чем из «канарейки» — на нары!
В лоточках скромные и милые испаночки продают мороженое и соки. Полно туристов из Европы: скандинавов, немцев, англичан. Совсем нет итальянцев и французов (имеющих свои пляжи и амбиции). Мало людей из бывшего Союза. Нет азиатов. Попадаются отдельные негры — офени, хотя Африка — вон она, рукой подать, из Сахары дует трехдневный сирокко и доносит песчинки великой пустыни — прообраз нашей земли в скоро-далекие времена.
Крики попугаев — скрежет металла о стекло. Много толстеньких и жирненьких пальм, чем-то похожих на растрепанных сельчанок. А кактусы возле китайского ресторана «Гран-Шанхай» опутаны гирляндами горящих ламп и чем-то напоминает дрессированных львов на тумбах.
На острове все кошки почему-то черные, но предельно деликатны и необъяснимо скромны: держатся в тени, блестят глазами из кустов, никогда дорогу не перебегают, друг у друга корм не отбирают.
Сигареты стоят около 15 евро за блок. Такси, алкоголь, бензин и фототовары дешевы. Видео и фотоаппаратура дешевле, чем на континенте, однако с полной гарантией, действующей в Европе.
В ресторанах — строго испанская музыка: порой печальная, порой ободряющая. Такой она звучала на фрегатах, плывущих к Новому Свету. А на улицах играют вещи с пластинок «Мелодия»: «Квантанамера», «Билайла», «Марина-Марина-Марина», «О соле мио», «Ку-ку-ру-ку-ку», «Мамаю-керу»…
Неграм не лень каждый вечер привозить к отелю раздвижные лотки, вытаскивать местную дребедень. Глиняные корсары с мастырками в клыках. Мигающие мелочи. Часы. Керамические браслеты. Афромаски. Пластмассовые куклы, с урчаньем тужащиеся на унитазиках. Зажигалки всех понтов. Цветные лубки, поделки из дерева, железа, керамики. Тут же стеклодув налаживает свой фитиль, будет выдувать статуэтки на глазах у толпы, обалдевшей от жаркого солнца, обильной еды и знойного покоя.
Шофер такси рассказал странную новость: на соседнем острове Лансерот какой-то папа-кокаинист (очевидно, в диком припадке отцовской гордости) откусил у своего четырехлетнего сына мошонку. Мошонку пытались пришить, то тщетно. Папу не убили, а положили на лечение.
Ровно в час ночи посреди городка высаживается десант барабанщиков. Они колотят в барабаны, там-тамы и бонги, пока не проснутся те, кто спал, и не выйдут из баров те, кто засиделся, чтобы посмотреть, что случилось: «Откуда бой?.. Может, разбой?.. Или прибой?.. Или кого-то ведут на убой?..» Задав адреналиновую трёпку, тамтамщики и бонгисты убираются в дюны и дубасят там еще с полчаса.
