Свет померк. Когда я очнулся, землетрясение кончилось. Я лежал на спине, прижимая к груди Аньку, а в глазах кружились, кружились, кружились желто-красные стволы. В раскалывающейся от боли голове басисто гудели колокола, и мне казалось: еще немного — и она взорвется, как граната. Нос мой был расквашен, из рассеченного лба текла кровь, а мозги взболтались в гоголь-моголь. Пыль висела в воздухе, и мы трое чихали, кашляли, отплевывались…
— Игорь! — слабым голосом позвала Настя.
— Мы живы! — крикнул я, еще отнюдь не уверенный, что это так.
Черепушку мою стиснули стальные клещи. Охнув, я попытался сесть. Мир качнулся, едва не швырнув меня на переплетение корней. Я вцепился свободной рукой в злополучный ствол и с горем пополам сел. Привалившись к сосне, первым делом проверил, как там девочка. Трясущимися руками рассупонивал я свое сокровище. Анька теперь орала как резаная. «Кричит — значит, жива», — успокаивал себя я. С перепугу я никак не мог раскутать дочку, чтобы проверить, все ли у нее на месте.
Через минуту до нас пошатываясь добралась Настя, и дело сразу пошло на лад. Анька, как это бывает с маленькими детьми, упакованными в мягкие одежки, отделалась легким испугом.
Жена как-то умудрилась успокоить и начала кормить дочку. А я, заговорив боль и отряхнувшись, пошел искать вестового и наших лошадей.
Скорее всего лошади испугались землетрясения, сорвались с привязи и ускакали. Так что поначалу меня не слишком встревожило отсутствие Аббакума Сватикова. Правда, лошади могли поломать ноги, и тогда нам придется идти пешком.
— Бо-оря!!! — кричал я, сложив руки рупором. — Мы ту-ут!
Только звонкое горное эхо звучало в ответ. Отражаясь от соседних вершин, оно множилось, медленно затухая в заросшем лесом распадке.
Я тщательно обследовал место стоянки: хлебные крошки, оброненные Аббакумом-Борей, следы его сапог, отпечатки конских копыт, просыпавшиеся ячменные зерна, кучки подсыхающего конского навоза — уже часа два лежат. Ничего необычного.
И лишь странный след вел вниз по склону. Как будто четырех лошадей подцепили крюком подъемного крана и потащили с горы так, что их ноги едва касались земли, оставляя отметины лишь на самых высоких бугорках. Роль крана с успехом могло исполнить какое-нибудь огромное чудовище — вроде дракона или птицы-рок.
— Сва-ти-ков!!! — еще раз, уже без особой надежды, крикнул я.
Теперь эхо ответило кратко:
— Ов! Ов!
Меня кольнуло меж лопаток: это был знак.
— Пошли, — вернувшись, сказал я Насте. — Будем искать.
— Подожди меня, — устало произнесла она.
Настя с большим трудом встала с земли. Она едва передвигала ноги. Я прочитал еще один ободрительный заговор, и на сей раз он помог.
Я нашел конские тела в ручье. Шумливые струи бурлили и звенели, пытаясь смыть нежданное препятствие на пути к реке, но задача была непосильной. Стиснутая каменистыми берегами, вода боролась с грудой обглоданных скелетов.
Человечьего трупа там не было. Но я уже не надеялся — вдруг вспомнилось одно из моих многочисленных видений: мы с Настей устало плетемся по тайге, и Сватикова с нами нет. Вспомнил слишком поздно. Эх, не надо было брать его с собой!..
Я искал вестового и в густом ельнике, и на проплешинах горного склона — меж причудливо обглоданных дождями и ветрами камней. Я обнаружил его там, где меньше всего рассчитывал: Аббакум висел на верхушке одинокой сосны. Судя по его лицу, умирал он долго и трудно. Враг не преминул ударить на прощание — чтоб мы навек запомнили Мировой Мицелий…
Я вскарабкался вверх по стволу, снял труп, перерезав упругие жилы, которыми он был привязан. Затем я похоронил Аббакума Сватикова, завалив тело каменными обломками.
Потом мы тронулись в обратный путь, идя по следам наших лошадей. Воды в этих местах было предостаточно. Провизия наша погибла, но я легко мог раздобыть пищу с помощью своего «дыродела» — дичь здесь была непуганой. Опять же куда ни глянь — ягоды да съедобные коренья, так что мы не голодали. Да и погода баловала: ни тебе беспросветного октябрьского дождика, ни ранних заморозков. Одно плохо: двигались мы очень медленно.
Пока мы были в отлучке, в Сибири начался мятеж. Вспыхнул он разом в десятках мест — прохлопала Князева контрразведка, или же это был сговор. И Гильдия тоже прохлопала. Слишком занята была своими делами.
Союз Спасения создала группа крупнейших землевладельцев, которых Виссарион обложил непомерным налогом, и высшие офицеры Корпуса Охраны. И это после стольких чисток!.. В одних губерниях Союз легко взял власть — порой целые гарнизоны переходили на его сторону. В других мятежникам оказали жестокое сопротивление, где-то они и вовсе были разгромлены. Ни одна сторона не имела решающего преимущества. Возникло не столь частое в истории страны, но хорошо известное историкам двоевластие.
В лихое время раздолье для лихих людей. Власть в очередной раз ослабла, и человеческий мусор всех мастей и оттенков тотчас поднял голову. Уже на следующий день после начала мятежа появились «охотники за скальпами», которые стремились получить вознаграждение, обещанное враждующими сторонами. Они убивали одиночек и небольшие группы сторонников той или другой силы. А некоторые банды гробили всех подряд — не разбирая. При этом они могли получать деньги и от наместников Виссариона Удалого, и от стражников Союза Спасения.
Мы вышли к жилью на четвертый день пути. Из печной трубы не валил дым, «красная» изба-пятистенок стояла с распахнутой дверью. В хлеву жалобно блеяли козы. У порога дома валялось несколько полешек — кто-то нес дрова от поленницы в сени, уронил, да так и не стал поднимать. Хозяева как сквозь землю провалились. Изба не была разграблена — все на своих местах, только каравай, ничем не укрытый, сох на столе. Понюхал я его, отломил кусочек, помял в пальцах — часов пять назад испечен.
Пришлось взять хлеб — не пропадать же добру. А еще я забрал дюжину сваренных в мундире картошин, три крутых яйца, горстку сольцы и пару луковиц. Придавив опустошенным чугунком, оставил в уплату бумажный червонец — новую сибирку.
На безлюдной пристани мы нашли брошенную лодку — старую, но добротную, с законопаченными щелями, просмоленным днищем, крепким рулем, прочным шестом и парой коротких весел. Не стал я возвращаться в дом — добавлять деньжат. Живы будем — сочтемся. А нет… так на Страшном Суде добавится еще один пунктик многотомного обвинительного заключения.
— Это подарок судьбы! — закончив осмотр, воскликнул я. Настя покорно кивнула. Она совсем пала духом.
Мы спускались по реке без особых приключений. Одна забота — не пропороть днище и не опрокинуться на перекатах. Я то и дело откладывал весла и начинал работать шестом, выталкивая нашу посудину с камней на стремнину. Ничего — справился. Лодка временами черпала забортную водицу, и Настя споро вычерпывала ее ковшом. Так что и тут был порядок.
…Первая пуля пролетела у меня под рукой, прошив боковину куртки и оцарапав кожу на ребрах. Я пригнулся, и несколько пуль свистнули над головой. Били с дальнего, обрывистого берега — иначе бы я уже мирно покоился на дне лодки.
