— Платтнер.
Сам не знаю, кто сказал это за меня!
— Платтнер? Мы с вами знакомы?
— Платтнер, — повторил я с некоторым отчаянием, и уже не повинуясь себе, а затем добавил еще одно слово, которое никак не могло возродиться у меня в голове:
— Готфрид Платтнер.
Словно кто-то другой сказал это имя за меня — но как только я услышал эти слова, то понял, что они были неизбежными.
Свершилось! — круг замкнулся.
И, не отвечая на его дальнейшие призывы, я решительно двинулся за калитку, вниз по склону Ричмонд Хилл.
— Так чего же ты собираешься ждать, Нево?
— Мне тоже приходится замыкать круги, — ответил он, наконец. — Только мой круг находится в далеком будущем, которого тебе уже не достигнуть.
— Но как же ты туда попадешь?
— Дело в том, — говорил он, как бы и не отвечая на мой вопрос, словно для этого требовались бы более продолжительные предварительные объяснения, — что мы, морлоки…
Ну, и так далее.
Как обычно. Я снова, в очередной раз узнал о том, какие морлоки высоко продвинутая раса и т.п. О том, что высшая их цель — сбор и хранение информации… И вот наконец он дошел до себя.
— А я… — произнес Нево.
— Что — ты? — Он почти никогда не произносил этого местоимения. Все время говорил «мы-морлоки». А тут вдруг такое изъявление индивидуальности! Положительно, он сильно изменился за время общения со мной и остальными представителями рода человеческого!
— Меня всегда интересовало то, что лежит за кругами…
— Что это ты имеешь в виду?
— Если бы ты вернулся сюда и застрелил самого себя в молодости — в этом не было бы никакого случайного противоречия. Даже напротив, ты бы создал Новую Историю, свежий вариант Множественности, в котором ты погиб молодым от руки незнакомца.
— Теперь мне все ясно. Парадоксов в Истории нет, потому что они всегда связаны с Множественностью. Ничего не случится с деревом, если с него сорвать лист.
— Однако, — продолжал морлок, будто не слыша меня, — Наблюдатели доставили тебя сюда, так, чтобы ты сам смог вручить себе платтнерит — и замкнуть цепь событий, которые привели к изобретению первой машины времени — а также к созданию Множественности. Таким образом, сама Множественность замкнулась на себе.
Я понял, к чему он ведет.
— Ты говоришь о замкнутой петле причинно-следственных связей. Змея, кусающая собственный хвост. Получается, и самой Множественности не могло возникнуть, если бы ее не существовало изначально! Получается, все было…
— Предопределено.
Нево рассказал мне, что Наблюдатели, как и Конструкторы, ищут. У них своя цель. Для разрешения Финального Парадокс требуется существование еще больших Множественностей: то есть Множественностей Множественностей.! Все это указывало на переход к иным категориям и цифрам в «энной» степени, от которых дух захватывало. К цифрам, с которыми не шли ни в какое сравнение ни возраст вселенной, измеренный в секундах, ни число атомов в материи.
— Более высокий порядок необходим, чтобы решить эту петлю случайностей, продолжал Нево. Точно так же, как для существования нашей Множественности требуется решить парадокс одной-единственной Истории.
— Слушай, Нево, остановись — у меня съезжает крыша! Ты говоришь уже о параллельных вселенных — разве такое возможно?
— Более чем возможно, — отвечал он. — Как раз туда и направляются Наблюдатели.
Он тревожно оглянулся в небо, предчувствуя наступающий рассвет.
— Мне больше нельзя оставаться здесь. Они заберут меня с собой.
— Когда?
— Этот должно произойти очень скоро. Тебе лучше уйти… Мог ли я мечтать о чем-нибудь лучшем? Приключение, длиною в вечность. А ты?
Я оглянулся напоследок с высоты велосипедного седла на это промокшее, прокисающее в грязи девятнадцатое столетие. На дома, полные спящих людей, выстроившиеся вдоль Питершам-Роуд, вдохнул влажный запах травы, услышал, как где-то хлопнула дверь, извещая о том, что первый молочник или почтальон приступил к своему рабочему дню.
Но я уже никогда не пойду этой дорогой.
— Нево, — и как только ты достигнешь этой великой Множественности — что тогда?
— Существует много порядков Бесконечности. Свет уже тронул его лицо и он поморщился. Голос его вновь стал водянистым, морлочьим, обрел чужеродные интонации:
— Конструкторы смогли завладеть вселенной — но им этого показалось мало. Они бросили вызов Ограниченности и Конечности, коснулись границы Времени, прошли ее и колонизировали Множественные вселенные. Но для Наблюдателей Оптимальной Истории даже этого уже мало. Они ищут новых путей открытий, они жаждут шагнуть за новые барьеры, за сам Порядок Вещей.
— Они что, совсем с ума сошли? Когда они успокоятся?
— Покоя нет. Нет пределов и ограничений. Нет конца тому, что лежит За Пределом — никаких границ, которые Жизнь и Разум не могут переступить, бросив им вызов.
Моя рука сама налегла на рычаг — машина вздрогнула, как трость, колеблемая ветром.
— Нево, я…
Он поднял руку на прощание:
— Вперед, — сказал он, словно бы закончив фразу за меня.
И у меня захватило дух, когда я сорвался с места в вечность.
Книга седьмая. ДЕНЬ 292495940-Й
1. Долина Темзы
Стрелки моих циферблатов-хронометров закрутились. Солнце стало полосой огня, затем изогнувшись блистающей дугой по небосклону с мерцающей под ней бледной радугой Луны. Деревья стали неотчетливой рябью, успевая в считанные мгновения сбросить листву, и вновь обрасти ею. Небо приобрело чудесно синий оттенок, какой можно увидеть в летние сумерки, когда на небе ни облачка.
А призрачные очертания моего дома вскоре растворились совсем. Ландшафт очистился, и снова на склон Ричмонд Хилл стала наступать приливом чудо-архитектура Века Строений, омывая склон, точно волны прилива, сменяясь одно за другим. Ничего похожего на особенности Истории Нево здесь не было — значит, путь мой был верен, и моя История вернулась на круги своя. Земля не переставала вращаться, Солнце не заслоняли никакие колпаки-Сферы и вообще ничего близкого веку Нево не происходило. Вот уже склоны тронул вечнозеленый пух растительности, не исчезающий зимой, и я понял, что близок век тотального потепления, так похожий на палеоценовый период. У меня защемило на сердце от воспоминаний о райском уголке, оставленном в прошлом.
Наблюдатели не появлялись. Сколько я ни вертел головой по сторонам. Эти шарообразные кожисто-мясистые осьминоги, обитатели вод Оптимальной Истории оставили меня в покое, и я снова был совершенно одинок, предоставлен собственной воле. Мрачное удовлетворение охватило меня при этой мысли, и, когда счетчики отсчитали двести пятьдесят тысяч, я осторожно взялся за тормозной рычаг.
