Люси поцеловала его за эти слова. Они оба видели мир немного различно, но не оспаривали восприятие другого. Люси ничуть не сомневалась в своем новом, необычайно отчетливом видении мира, пришедшем к ней после болезни, а поскольку никто и не думал укорять ее за это, она не чувствовала потребности насаждать его другим, не собиралась навязывать Алексу мистические подробности пережитых событий. Двадцать третьего апреля, в день Шекспира и святого Георгия, тридцать четвертый градус зодиака позволил ей заглянуть в зазор между мирами, породив видение, свидетелями которого они с Тамплем и оказались. Последний поплатился за это остатками здоровья. Она не смогла бы описать свои наблюдения Алексу во всей полноте: и преследующий ее повсюду аромат роз, и повторяющиеся время от времени вспышки света, которые другой на ее месте принял бы за ангельские образы. Алекс слишком ценил ее интеллект, чтобы препятствовать множественным проявлениям ее индивидуальности, и никогда бы не отказался выслушать ее. Великодушие разума не позволило бы ему ограничивать ее перспективы. Все эти качества в глазах Люси придавали Алексу ту моральную силу, какой она до сих пор не встречала ни в одном мужчине.
Пока Макс с дедушкой упаковывали оборудование, а прочие гости осматривали собор снаружи, Алекс с Люси снова побродили по лабиринту, который они вчера прошли вместе. Затем крестный Алекса и монсеньор Шартра поделились с ними своими воззрениями на некоторые спорные вопросы, связанные с собором. Оказалось, что в Лукке точно такой же лабиринт выгравирован на одной из колонн, а под ним есть надпись на латыни: «Этот лабиринт создан критянином Дедалом. Никто не нашел выхода из него, кроме Тесея — благодаря нити Ариадны».
Монсеньор признался, что здешний лабиринт он понимает как метафору борьбы человеческой души с обитающими в ней демонами на извилистых жизненных тропах. Эта борьба началась еще во времена Адама и Евы и наглядно представлена на одном из окон-розеток собора. Триумф Тесея, и святого Георгия, и Христа в пустыне знаменует обретение душой возможности снова попасть в Рай. Ариадна с нитью — это Божье милосердие, путь искупления. «И на этот раз не обошлось без женщины», — подумала Люси.
В сознании Алекса эти идеи были связаны с выходом Люси из ее личного лабиринта и обретением новых сил для поиска своего личного рая; они подсказали ему, как ей удалось стать для него путеводной нитью и пробудить от затянувшейся зимней спячки. Вчера Люси нашла способ убедить его, что лабиринт обладает способностью порождать алхимию: исцелять душу, катализировать изменения чувственного и интеллектуального восприятия — если ты готов к этому. Все это она ощутила на себе и надеялась, что и Уилл тоже. Люси предположила, что белые розы, подаренные им Шан, — своеобразная дань зарождающейся в ней женской силе, которую она пока в себе не осознала, — и вместе с тем способ выражения Уиллом безоговорочной, хоть и лишенной страсти любви к Шан. В один прекрасный день Шан откроет лучшее в себе — она уже на пути к совершенству.
Лабиринт явился для Алекса олицетворением общей составляющей всех верований. Сегодня видеть его мешали вновь расставленные скамьи, но вчерашний день подарил несказанное удовольствие, когда, словно отыскивая математическую задачу, заложенную в огромном сооружении, Алекс бродил по извилистым дорожкам рука об руку с любимой и подсчитывал каждый поворот к центру. Алекс заранее знал, сколько их будет: тридцать четыре раза тропа приводила их к сердцу лабиринта и столько же раз уводила обратно к периферии. Шартрский собор был непостижимой точкой на осях солнца, луны и всего мира, местом преодоления времени и пространства, воротами познания другого мира — если верить в это.
Обнимая Люси за талию, Алекс вместе с ней рассматривал цветных ангелов, взирающих на них с красочного окна-розетки с изображением Страшного суда. Привычный запах ее духов вызвал у него улыбку. Неожиданно до их слуха донесся знакомый голос с американским акцентом: кузен Алекса что-то горячо доказывал Генри, Максу и Шан, руку которой он не выпускал. Оказывается, вся компания внимательно разглядывала ту же библейскую сцену.
— Все их воззрения служат только их собственным интересам. Доктрина Вознесения притязает на постоянство трактовки пророчеств Ветхого Завета в крайне негативном, шовинистском, апокалиптическом ключе. Уолтерс и иже с ним отодвигают на второй план христианскую идею всеобщего милосердия и справедливости. Но, как уже высказался Саймон, в моей стране у них находится предостаточно благодарных слушателей в верхах общества, и среди них — президент, принимающий на веру многие из их положений. Мы должны найти способ обуздать этих людей, ограничить их влияние, иначе их воздействие на будущее христианства может оказаться весьма разрушительным, более того, может свести на нет усилия по достижению мирового религиозного консенсуса.
Не замеченный ими Саймон стоял неподалеку вместе с Грейс. Слова Кэлвина обнажили перед ним его собственные предубеждения. Он подошел к Кэлвину и встретил взгляд человека, во всех отношениях близкого к Алексу и Уиллу. В порыве, далеком от глупой сентиментальности, Саймон схватил руку Кэлвина и от души пожал ее. Генри, приметив в боковом приделе наблюдающего за ними незнакомца, добавил:
— И еще нам нельзя забывать, что они лишь на время затаились в норах. Твой профессор, Кэлвин, уже выписался из больницы и наверняка отослал своим приспешникам в Вашингтон груды макулатуры с бесчисленными невыполнимыми обещаниями. Эти люди никуда не делись; приверженцы Вознесения не оставили надежду где-нибудь отрыть «седьмую чашу». Им нужна война.
Люси, услышав это, содрогнулась, словно от встречи с призраком. Алекс крепко обнимал ее, но Люси вдруг спросила себя: вышли ли они наконец из лабиринта или все же застряли где-то на последнем, роковом изгибе?
* * *
К двум часам пополудни дружеская процессия во главе с Алексом и Люси направилась в центр города, где находилась мэрия, а в четыре они все вместе уже добрались до Эгля. В саду, при ярком солнечном свете, Саймон увидел привидение, о чем немедленно сообщил хозяевам. Алекс, однако, нимало не смутился посещением призрака и поспешил представить Люси молодой женщине, чей образ был всем давно знаком, поскольку украшал сицилийские снимки Уилла.
— Mi dispiace, Laura. Non parlo bene l'Italiano, ma, le presento sua sorella, Lucia — Lucy.[147]
Люси в крайнем замешательстве глядела то на Алекса, то на незнакомку. Та рассмеялась, заверила Алекса, что по-итальянски он изъясняется не хуже брата, и обратилась ко всем на приличном английском. Затем они с Алексом ввели гостей в курс дела, вызвав всеобщее изумление, но больше всех удивилась, конечно, Люси.
Оказалось, что несколько недель назад Алекс просмотрел больничные регистрационные записи, чтобы найти телефон отца Люси в Сиднее. Он позвонил ему, сообщил об их свадебных планах на лето и попросил приехать на торжество ради дочери. По его уверениям, мистер Кинг отклонил приглашение с большим сожалением, но доктор Стаффорд, заботясь о будущем спокойствии своей невесты, пустил в ход все свое обаяние и выманил у него нужный адрес. Он ни словом не обмолвился об этом Люси, не желая обнадеживать ее раньше времени, и действовал тайком.
