— Вам оставили вот это, — сказал он, протягивая Схееперсу конверт.
— Чернокожий мужчина, — ответил охранник. — Но он не назвал своего имени. Только повторил, что это очень важно.
Схееперс осторожно взял в руки конверт. Тонкий, бомбы в нем наверняка нет. Он кивнул охраннику и сел за руль. Потом вскрыл конверт и прочитал записку.
Киллер, вероятно чернокожий, по имени Виктор Мабаша.
И подпись: «Стив».
Сердце у Схееперса учащенно забилось.
Он поехал прямо домой. Юдифь ждала его с ужином. Но прежде чем сесть за стол, Схееперс позвонил на квартиру комиссару Борстлапу.
— Виктор Мабаша, — сказал он. — Вам знакомо это имя?
— Нет.
— Проверьте завтра утром ваши картотеки и добудьте всю информацию об этом человеке. Виктор Мабаша, чернокожий, вероятно, и есть тот киллер, которого мы ищем.
— Вам удалось расколоть Яна Клейна? — удивился Борстлап.
— Нет. Откуда у меня эти сведения, в данный момент значения не имеет.
Схееперс положил трубку.
Виктор Мабаша, думал он, садясь к столу.
Если это ты, нам нужно остановить тебя, пока не поздно.
32
Именно в тот день в Кальмаре Курт Валландер начал понимать, как скверно он себя чувствует. Позднее, когда убийство Луизы Окерблум и весь последующий кошмар уже отступили назад и казались нереальным, жутким спектаклем, разыгравшимся где-то далеко, он будет упорно твердить, что, только увидев на мосту Эландсбру мертвые глаза и горящие волосы Коноваленко, он осознал, что творится у него в душе. Такова была отправная точка, и он не менял ее, хотя образы памяти и мучительные переживания приходили и уходили, как изменчивые узоры в калейдоскопе. В Кальмаре он потерял над собой власть! Дочери он сказал, что тогда словно бы начался обратный отсчет, в конце которого была одна только пустота. Истадский врач — он занялся Валландером в середине июня, пытаясь справиться с его растущей депрессией, — записал в своем журнале, что, по словам пациента, депрессия началась за чашкой кофе в полицейском управлении Кальмара, когда на мосту горел человек.
Итак, Валландер сидел в полицейском управлении Кальмара и пил кофе, усталый и очень подавленный. Тем, кто видел его в эти полчаса, когда он сидел над своей чашкой, казалось, что он в прострации и совершенно недоступен для общения. Или, может быть, он просто глубоко задумался? Как бы там ни было, никто к нему не подошел, не составил компанию, не спросил о самочувствии. Странный истадский полицейский внушал почтение и робость. Его просто оставили в покое, меж тем как на мосту ликвидировали затор, а в полиции без передышки трезвонил телефон — газетчики, радио- и телерепортеры обрывали линию. Через полчаса Валландер неожиданно встал и попросил отвезти его к желтой вилле на Хеммансвеген. Когда автомобиль ехал по мосту, где все еще дымился «мерседес» Коноваленко, он смотрел прямо перед собой. Зато на вилле тотчас стал командовать, даже не думая о том, что дознание ведет следователь кальмарской полиции, по имени Блумстранд. Однако никто ему не препятствовал, и в ближайшие часы он развил небывалую энергию. И словно забыл про Коноваленко. Интересовали его два обстоятельства. Во-первых, кто владелец этого дома. Во-вторых, он непрерывно твердил, что Коноваленко был не один. Приказал опросить жителей соседних домов, связаться с таксистами и водителями автобусов. Коноваленко был не один, твердил он снова и снова. Кто был этот его спутник — мужчина или женщина, — который теперь бесследно исчез? Как выяснилось, все его вопросы пока оставались без ответа. Управление недвижимости и соседи давали крайне противоречивые сведения о владельцах желтой виллы. Лет десять назад тогдашний хозяин, вдовец по фамилии Яльмарсон, хранитель государственного архива, скончался. Его сын, который жил в Бразилии, представляя там, по словам некоторых соседей, какую-то шведскую фирму, даже на похороны не приехал. Для обитателей Хеммансвеген это было весьма беспокойное время, если верить тогдашнему начальнику отдела губернского совета в Крунуберге, а ныне пенсионеру, который сделал заявление от лица всех соседей. Поэтому они облегченно вздохнули, когда табличка о продаже виллы исчезла и прикатил трейлер с имуществом отставного офицера-резервиста. Сущее ископаемое — майор сконских гусар, немыслимый реликт минувшего века. Звали его Густав Ернберг, и общался он с окружающим миром дружелюбно и громогласно. Однако ж все опять встревожились, когда выяснилось, что большей частью Ернберг жил в Испании, где лечился от ревматизма. На вилле водворился его тридцатипятилетний внук, человек нахальный и бессовестный, который вовсе не заботился о соблюдении общепринятых норм поведения. Об этом Хансе Ернберге было известно только, что он занимался предпринимательством и появлялся здесь как бы налетами, в обществе весьма странных знакомых.
Полиция тотчас начала разыскивать Ханса Ернберга и к двум часам дня установила его местонахождение — это была некая гётеборгская контора. Валландер лично говорил с ним по телефону. Сперва Ернберг прикинулся, будто ничегошеньки не понимает. Но Валландер, который в этот день был совершенно не в настроении вести долгие разговоры и вытягивать правду клещами, пригрозил, что им займется гётеборгская полиция, да еще намекнул, что все это станет достоянием прессы. Посреди разговора один из кальмарских полицейских сунул Валландеру под нос записку. Ханса Ернберга проверили по регистрационным файлам и обнаружили, что он тесно связан со шведскими неонацистами. Секунду-другую Валландер смотрел на записку и наконец сообразил, какой вопрос необходимо задать человеку на другом конце линии.
— Вы можете мне сказать, каково ваше мнение о ЮАР? — спросил он.
— Не понимаю, при чем тут это, — отозвался Ханс Ернберг.
— Отвечайте на вопрос, — нетерпеливо сказал Валландер. — Иначе я звоню коллегам из Гётеборга.
Короткая пауза, и Ханс Ернберг ответил:
— Я считаю ЮАР одной из самых преуспевающих стран на свете. И полагаю своим долгом оказывать всю возможную поддержку тамошнему белому населению.
— И эту поддержку вы оказываете, сдавая свой дом русским бандитам, которые работают на южноафриканцев?
На сей раз Ханс Ернберг искренне удивился:
— Не понижаю, о чем вы.
— Отлично понимаете. А теперь ответьте на другой вопрос. Кто из ваших друзей имел доступ в дом за последнюю неделю? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать. Малейшая неясность — и я потребую, чтобы гётеборгская прокуратура немедля вас задержала. И поверьте, я не шучу.
— Уве Вестерберг, — ответил Ханс Ернберг. — Мой старый приятель, у него тут строительная фирма.
Валландер потребовал адрес и получил его.
Жуткая неразбериха. Впрочем, четкие действия нескольких следователей гётеборгской полиции внесли некоторую ясность в события, происходившие в последние дни на желтой вилле. Уве Вестерберг оказался таким же поклонником ЮАР, как и Ханс Ернберг. Несколько недель назад через третьих лиц, точную связь между которыми установить не удалось, к нему поступил запрос, нельзя ли предоставить дом в распоряжение южноафриканских гостей, за хорошую плату. Поскольку Ханс Ернберг был тогда за границей, Уве Вестерберг его не информировал. Валландер догадывался, что и деньги тоже осели в карманах Вестерберга. Но кто были эти южноафриканцы, Вестерберг понятия не имел. Он даже не знал, были они на вилле или нет. Больше в этот день Валландер ничего выяснить не сумел. Пусть кальмарская полиция сама раскапывает связи между шведскими неонацистами и южноафриканскими поборниками апартеида. Кто именно был вместе с Коноваленко в желтой вилле, оставалось по-прежнему неясно. Пока допрашивали соседей, таксистов и автобусных шоферов, Валландер тщательно осмотрел дом. Сразу видно: в двух спальнях недавно ночевали, и дом оставлен в спешке. На сей раз Коноваленко наверняка здесь «наследил». Он в спешке бежал из этого дома, чтобы никогда больше не вернуться. Конечно, не исключено, что второй постоялец прихватил вещи Коноваленко с собой. Может, осторожность Коноваленко вообще безгранична. Может, он каждый вечер учитывал возможность ограбления и потому перед сном прятал самое важное? Валландер вызвал к себе Блумстранда, который осматривал сарай, и велел бросить все доступные полицейские силы на поиски сумки. Как она выглядит и какого размера, он сказать не мог.
