Этот маленький жилистый человек с быстрыми испуганными глазами и постоянной улыбкой обитал на большой реке севернее всех племен, зажатый между сильными племенами венди с одной стороны и длиннобородыми, смуглолицыми дравами в белой одежде – с другой. В столь отчаянном положении он готов был выслушать любые предложения.
Он сидел у огня, улыбался и бросал быстрые взгляды на гигантскую богоподобную фигуру напротив, на царя с обезображенным лицом, птичьими ногами и железной рукой.
– У тебя двенадцать отрядов, в каждом по две тысячи человек, – говорил ему Манатасси. – У тебя пять цветников девушек, в каждом по пять тысяч. И еще у тебя сто двадцать семь тысяч голов скота: быков, коров и телят.
Сондала улыбнулся и беспокойно заерзал, удивленный осведомленностью лазутчиков царя венди.
– Где ты найдешь еды, травы и воды для такого множества? – спросил Манатасси.
Сондала улыбнулся, продолжая слушать.
– Я дам тебе пастбища и землю. Землю, богатую плодами и травой, землю, по которой твои люди будут идти десять поколений и не дойдут до края.
– Чего ты хочешь от меня? – прошептал наконец Сондала, все еще улыбаясь и быстро мигая.
– Передай мне твои отряды. Моей руке нужно твое копье, мне нужен твой щит.
– А если я откажусь? – спросил Сондала.
– Тогда я тебя убью, – сказал Манатасси. – И заберу твои отряды, и пять цветников девушек, и все сто двадцать семь тысяч голов скота, кроме тех десяти, которых принесу в жертву на твоей могиле, чтобы оказать уважение твоему духу. – Манатасси тоже улыбнулся, и оскал его изуродованного лица был так ужасен, что улыбка Сондалы застыла.
– Я твой пес, – хрипло вымолвил он и склонился перед Манатасси. – Приказывай.
– У меня есть лишь один приказ, – негромко ответил Манатасси. – Повинуйся!
За первый год Манатасси заключил договоры с винго, сатасси и бей. Он нанес сокрушительное поражение ксота в одной-единственной битве, применив такую революционную и безжалостную тактику, что царь ксота, его жены, наследники и весь двор были захвачены через двадцать минут после начала сражения. Вместо того чтобы перебить мужчин и захватить женщин и скот, как обычно поступали, Манатасси приказал удавить царя и всю его семью, потом собрал побежденные, но не разоруженные войска под началом прежних командиров и принял от них клятву верности. Эту клятву они произнесли громовым голосом, который, казалось, сотрясал скалы до самого основания и от которого дрожали листья на деревьях.
На второй год после сезона дождей Манатасси двинулся на запад, к пустынному берегу, где вечно ревет холодный зеленый прибой. Он победил в четырех больших сражениях, удавил четырех царьков, с двумя другими заключил договор и добавил к своей армии почти сто тысяч воинов.
Те, кто был близок к большому черному зверю, знали, что спит он редко. Казалось, некая внутренняя сила движет им, не позволяя отдыхать или наслаждаться. Он ел, не чувствуя вкуса, как человек бросает полено в огонь, просто чтобы поддержать его. Он никогда не смеялся, а улыбался, только когда бывал доволен исходом дела. Он грубо и жестоко пользовался женщинами, заставляя их дрожать и плакать, и у него не было друзей среди мужчин.
Только однажды его полководцы видели у него проявление человеческих чувств. Они стояли на высокой желтой дюне на западном краю земли. Манатасси, одетый в царскую леопардовую мантию, в уборе из синих перьев цапли, развевавшихся на холодном ветру с моря, стоял в отдалении.
Вдруг кто-то громко вскрикнул и указал на зеленые воды. По серебрящемуся морю, точно призрак в тумане, скользила одна из галер Опета. Попутный ветер раздувал ее единственный квадратный парус, ряды весел ритмично двигались. В тишине она плыла на север, держа долгий путь к порту Кадис.
Воин снова вскрикнул, и все посмотрели на царя. Лицо Манатасси все покрылось испариной, челюсти свело, зубы скрипели, точно камень терся о камень. В глазах горело безумие, царь трясся от ненависти.
Воин подбежал к нему, думая, что царь заболел лихорадкой, и коснулся его руки.
– Высокорожденный, – начал он, но Манатасси в страшном гневе повернулся к нему и ударил железной лапой, сорвав половину лица.
– Вот! – закричал он, указывая железной лапой на исчезающую галеру. – Вот ваш враг! Хорошо запомните его.
Каждый день приносил новые волнения, тайные радости и затеи – и счастье. Казалось, Хай и Танит стали любовниками только вчера – так быстро пролетели года. И все же их связи исполнилось пять лет – ведь приближался очередной праздник Плодородия Земли.
Танит громко рассмеялась, вспоминая, как совратила Хая, и решила во время предстоящего праздника повторить представление. Айна, глядя на Танит из глубины своего капюшона, прошамкала.
– Чему ты смеешься, дитя?
– От счастья, матушка.
– Ах, как славно быть молодой! Ты не знаешь, каково это – состариться, – начала Айна один из своих монологов, а Танит тем временем вела ее через суматоху гавани, мимо низких таверн и насмешливых уличных девок туда, где в причале начинались каменные ступени. Она танцующей походкой спустилась по лестнице и легко прыгнула на палубу маленького парусника, привязанного к одному из железных колец.
Хай в грубой одежде рыбака, с красным шарфом на голове, вышел из крошечной каюты слишком поздно, чтобы помочь ей подняться на палубу.
– Ты опоздала.
– За такую дерзость я накажу тебя, как только мы будем в безопасности, – предупредила Танит.
– Жду с нетерпением, – улыбнулся Хай и помог старой Айне подняться на борт, а Танит тем временем побежала на нос отдать швартовы.
Хай сидел на корме, держа рулевое весло, а Танит устроилась рядом с ним, так близко, как можно сидеть не соприкасаясь. Она сбросила плащ. На ней было легкое хлопковое одеяние, перевязанное толстой золотой цепочкой – подарок Хая в день рождения.
Сильно дуло по траверзу, они держались круто к ветру, проплывая мимо островов, и море бросало им в лицо брызги. Вода в теплых лучах солнца казалась холодной. Хай искусно провел кораблик через почти невидимый проход в тростниках, и они оказались в спокойной защищенной заводи, заросшей темной зеленью водяных лилий, усеянной голубыми и золотыми звездами цветов. В спокойных водах плавали, ныряли и взлетали птицы.
Здесь ветра не было. Хай достал длинный шест, встал на корме и, отталкиваясь, провел судно через заводь к ослепительно-белому песку пляжа. Бредя по колено в воде, он вытащил корабль на берег.
Из куска полотна Хай соорудил убежище среди гладко обкатанных водой черных камней на берегу, помог Айне перебраться через песок и усадил ее в укрытии.
– Чашу вина, матушка? – вкрадчиво предложил он.
– Ты слишком добр, божественный.
Они оставили Айну спокойно похрапывать в тени и пошли по берегу. Хай расстелил под пальмами плащ, они сбросили одежду и легли. Они разговаривали, смеялись и любили друг друга.
