настроение. Особенно сейчас, когда до «операции» остались считанные часы.
— На десять рядов все передумала. Вроде все ладно. Одно только… — Она надолго замолчала, внимательно оглядывая лица собравшихся в доме Зарубина соучастников.
— Высказывайся, раз начала, — не выдержал Михаил. — Без единодушного согласия в таком деле лучше из дому не выходить, о порог спотыкнешься.
— Согласия моего сколько угодно, даже с довеском. А вот куда мы все это добро потом денем? О наших пока ничего не слыхать, сволота эта тоже неизвестно куда подевалась. Когда эта незнанка закончится, мы пока без понятия. Так и будем вчетвером на сейфе сидеть, на небушко поглядывать: летят — не летят, вернутся — не вернутся. Мол, от нас уже ничего не зависит, мы на сейфе сидим, караулим. Надежда, когда сообразит что к чему, оперативный отряд из области вызовет. Да и мужички, которые в этом сейфе замазанные находятся, его вместе с нами в реке утопят и руки от радости потирать будут.
— Предложение! — заорал Тельминов. — Вижу, что надумала что-то. Говори!
— Не сидеть дожидаться, а так запрятать, чтобы ни одна собака не сыскала. Пусть в полном составе от страха трясутся.
— Куда запрятать? Предложение давай!
— Не знаю, — призналась Любаша. — Ничего пока в голову не идет.
— А раз не идет, сначала дело сделать, а потом уже голову ломать. Я, например, до сих пор сообразить не могу, как мы эту дурынду вытаскивать будем. В нем вместе с содержимым кило триста-четыреста, не меньше. У Сергуни нога, а мы с Олегом вдвоем пупы надорвем. Грустная рифмочка. Еще надо кого-то.
— Меня совсем со счета списали? — неожиданно вмешался в разговор отец Андрей.
— Исключается, — твердо сказал Олег.
— Исключается, если бы там только золото было, о котором Сергей Афанасьевич так уверенно заявляет. А вот если там действительно долговые расписки, улики и материалы, чуть ли не на половину жителей поселка…
— Больше, — уверенно заявил Тельминов.
— Что больше? — не понял отец Андрей.
— Больше чем на половину. За много лет насобирали. Не исключено, что и на самих себя тоже. То есть не на самих себя, а на всю свою шарагу. Чтобы в случае чего уверенными быть. Поэтому и бегают вокруг Змея Горыныча и Артиста на полусогнутых, на все готовые. Не жизнь, а сплошная зона. В психушке и то легче. Там вылечить могут. А здесь один выход — под крестик: «Спи спокойно, дорогой товарищ!»
— Поэтому не исключается. Втроем — это уже по сто кг на нос. Сдюжим.
— Меня-то не списывайте, — вмешалась Любаша. — Я в своем сельпо вон какими мешками ворочала. Мой бывший только и мог, что приподнять. А я полноценно ворочала. В подсобку ставку не давали, сама упиралась.
— Теперь насчет «куда?» — продолжил отец Андрей. — Предлагаю — в церковь.
— Узнают — сожгут, — не одобрила Аграфена Иннокентьевна.
— Даже непременно, — поддержал ее Серуня. — Безо всяких сомнениев. Поскольку полностью и целиком безбожники.
— Этого никто, кроме их самих и Господа Бога, знать не может. Завтра народ соберется Кандеева отпевать. И хорошо бы слух пустить, что в связи со сложившимися чрезвычайными обстоятельствами будет продемонстрирован сейф, содержимое которого много лет держало в страхе и неуверенности подавляющее большинство населения. А чтобы избавиться от этого страха, надо всем вместе принять решение, что с этим сейфом делать. Продолжать жить, как жили, или что-то наконец кардинально изменить.
— Покаяться, что ли? — спросил Михаил.
— Кто захочет, может покаяться. Главное, чтобы осознали.
— Что осознали? — явно не соглашаясь, спросил Олег. — Не поздно ли?
— Осознать никогда не поздно. Поймут, что не так жили, как могли бы, наверняка кто-то спохватится или задумается, вокруг оглядится. Я попробую им все это объяснить. В конце концов, это моя обязанность как пастыря.
— У них Змей Горыныч за пастыря сейчас. И Артист, и Чикин Эдуард Дмитриевич, и страх, что сосед на этом свете больше урвет, чем он. Другой свет их не беспокоит, не верят они в него, да и не нужен он им. Им бы на этом хапнуть, что рядом лежит.
Я думаю, Олег, вы ошибаетесь. И завтра, если все состоится, как вы планируете, попробуем в этом убедиться.
— Стопроцентный утопизм, но я с вами, — проворчал Олег.
— Тогда еще один вопрос, — подняла руку Любаша. — Как мы этот проклятый сейф откроем? Насколько всем известно, ключ в единственном экземпляре у Артиста.
— А зачем его открывать? Очень даже многим известно, что в нем находится. Осознают в обязательном порядке, — снова привстав со стула, заявил Серуня. — Скажу, что видел собственными глазами, когда в шкафу находился.
— Насчет открыть, прошу не проявлять беспокойства, — успокоил собравшихся Тельминов. — Имеется гениальная идея. С наступлением полной темноты выступаем.
Полная темнота наступила лишь после двенадцати. На здешних северах, да еще летом, дело обычное. В три уже начинает светать. Приходилось спешить. Собрались на задах коопзверпромхозовского двора, за складами. Туда же подогнал зарубинский колесный тракторишко Серуня, с упоением осваивающий свой новый статус сообщника и незаменимого водителя.
— Ну, мужики, я пошла. Водяра и закусь при мне, за собак, если какие сдуру там еще шарашатся, не переживайте: они меня по магазинной помойке наизусть помнят. Как только свет вырублю — бегом. Кто там, говорите, сегодня в сторожах.
— Кешка Шулькин, — проворчал недовольный слишком уж уверенным тоном Любаши Тельминов. Чуть погодя, уже вслед добавил: — Обязательно приставать начнет.
— Не боись. Как начнет, так и закончит. Вырублю, только и делов. Не впервой. Артист у меня три дня на полусогнутых передвигался. Все, пошла.
Уверенно направилась к конторе, в крайнем окне которой, в крохотном кабинетике никому здесь ненужного, а потому и всегда отсутствующего зоотехника все еще горел свет, весьма настороживший Тельминова, поскольку конторские сторожа, как правило, вырубались задолго до полуночи, сморенные традиционно принятым снотворным в виде любой подвернувшейся под руку многоградусной жидкости. Поэтому свет гореть вроде бы не должен.
Две кинувшиеся навстречу Любаше собаки тявкнули было, но, подбежав ближе, завиляли хвостами. Любаша кинула им по куску заготовленной для возможной закуси колбасы, поднялась на крыльцо и уже занесла руку, чтобы погромче постучать, но, разглядев, что дверь слегка приоткрыта, остановилась
