жестоко. Я против насилия. Против жестокости к любому живому существу.
— Я тебя понимаю, Флорина. И твои чувства мне близки, но бывает так, что просто не из чего выбирать, и ты выбираешь то, что поможет тебе защитить любимых. Ты тоже выбрала свой титул и стала их королевой, потому что боялась за Стана и дядю, не так ли?
— Да, — шепчу и кладу голову на плечо Томáса. — Они мне не родня, но всегда были моей семьёй. Они такими и останутся. Если бы я не возглавила клан, начала бы возмущаться и отдала пост кому-то другому, да зубами вырвала бы себе свободу, то их бы убили. Их бы уничтожили, как доказательство власти другого короля или королевы. Ни Стан, ни Ромá никогда бы не подчинились другим. Есть ещё несколько вампиров, в которых я уверена, а остальные… дерьмо, которое я бы убила.
— И тебе придётся это сделать.
— Что? — спрашивая, озадаченно приподнимаю голову, глядя в серьёзные глаза Томáса.
— Если ты обнаружишь предателей, а они есть, то должна их убить, Флорина. Без сожаления. Иначе они убьют тебя. Таковы правила. Предавший один раз, предаст и второй, но это может стать уже летально. И я думаю, что всё происходящее сейчас как раз покажет истинные лица тех, кто тебя окружает. Тебе придётся убить их, чтобы защитить себя и свою семью.
— Знаешь, ты был бы прекрасным королём вампиров, Томáс. Жаль, что ты этого не хочешь. Ты умён, сообразителен, силён и прекрасно разбираешься в королевских обязанностях. Может быть, когда-нибудь, — зевая, возвращаю свою голову на плечо Томáса.
— Когда-нибудь, — эхом повторяет он, целуя меня в макушку.
Сон овладевает моим сознанием. Первый раз я видела кошмар — смерть всей моей семьи, я снова была в том ужасном дне. В эту ночь кошмар возвращается, только теперь я вижу Томáса, разорванного на мелкие кусочки, лежащие на столе передо мной. Кровь и плоть, раздробленные кости и хрящи вызывают дурноту в моём теле, слёзы скатываются из глаз, а сердце наполняется отчаянной болью. Мне хочется орать и уничтожить того, кто это сделал с ним. Но осознание того, что мне придётся уничтожить себя же, убивает меня. Боль быстро распространяется по моему телу, она поглощает меня, и я…
Громкий стук возвращает меня в реальность. Я резко сажусь на кровати, как и Томáс.
Боже мой. Нет. Я в ужасе смотрю на него, когда стук повторяется. Я убила его в своём кошмаре. Я убила…
— Русó, я вхожу, — раздаётся громкий голос Стана за дверью.
— Вот чёрт. Одевайся, — рявкает Томáс, подскакивая с кровати.
Но мне сейчас всё равно, кто войдёт сюда. Я испытываю жуткий страх. Это настоящий страх, а не воспоминание, и он словно пробуждает что-то внутри меня.
Глава 37
Мой человеческий друг, ты знаком с горем смерти. Думаю, что каждый будет знаком или уже знаком с этими ощущениями всепоглощающего горя, которое всегда остаётся рубцом на сердце. Что бы ты ни делал, кого бы не любил в будущем, рубец остаётся навсегда. Это твой опыт, прошлое, твои эмоции и воспоминания. Мы же немного отличаемся в принятии горя. У нас оно вызывает желание мщения, жажду крови и делает нас безумными. И не всегда ярость из-за смерти семьи появляется внутри нас. Это может выглядеть довольно странным, если учесть, что сильнее семейных уз ничего нет в нашем мире, по твоему мнению. Но это не так. Не совсем так. На первом месте у нас, конечно, семья. Мы защищаем и сражаемся за неё. За неё мы убиваем, не разбирая, кто стоит перед нами. Но если вампир встречает возлюбленного, то именно он становится главным в этой иерархии приоритетов. Когда на мою семью напали, отец защищал маму, а не своих детей. Потеря возлюбленного — медленная смерть. Потеря кого-то из детей или родителей — боль и желание отомстить. Но эти эмоции довольно отличны друг от друга. При потере возлюбленного мы сходим с ума и не остановимся ни перед чем, пока не уничтожим всех, кто был даже косвенно причастен к гибели любимого. Мы убиваем до тех пор, пока весь род врага не сгинет в ад. При потере члена семьи мы убиваем того, кто это сделал. Теперь ты понимаешь, насколько сильна связь между парой? Это одно целое. Это отдельный мир, в котором всё очень хрупкое. И мой сон, кошмар, который я увидела, пугает меня, но не тем, что это могут быть просто мои страхи, а тем, что это может быть видением. Уже не знаю, кто я, и что происходит в моём теле с моей сущностью. Мы видим будущее, когда наша пара в опасности. Папа рассказывал, что такое бывает, но не всегда сбывается. Порой это наша сущность требует защиты от разума того, кого мы безмерно любим. И вот это пугает меня. Я люблю Томáса. Вот, в чём причина этого страха. Любовь.
Стан врывается в мою спальню. Я глупо моргаю, пока прихожу в себя. Одеяло сползло к моим бёдрам, а Томáс издаёт рычание, подскакивая ко мне и прикрывая мою грудь.
— Тебя не учили, что нельзя входить в комнату без разрешения? — рявкает он на друга.
— А тебя не учили, что во время войны трахать вампиров может быть летально? — хмыкает Стан и переводит на меня злой взгляд. — Я же просил тебя, Русó. Вместо того чтобы развлекаться, ты должна была защищать его.
— Тебя это не касается, — холодно говорю я и отталкиваю руку Томáса.
Я не хочу его любить. Любовь — это плохо. Любовь убивает. Я встаю обнажённая и похожу к шкафу.
— Флорина, чёрт бы тебя побрал, прикройся! А ты отвернись! — яростно повышает голос Томáс.
Стан цокает и закатывает глаза.
— Чего я там не видел, — хмыкает он.
— Томáс, не думай даже нападать на него. Ты слишком странно реагируешь на обнажённые тела, для нас это нормально. Это всего лишь тело, — раздражённо бубню я, натягивая трусики и футболку.
— Это твоё тело, — одеваясь, фыркает Томáс. — И моё отношение к обнажённому телу нормально, это у вас оно извращено.
— Зачем пришёл? Ещё даже не рассвело, — обращаясь к Стану, я полностью одеваюсь в кожаные лосины и ботинки. Прячу два ножа и беру пистолет, располагая его за резинкой на спине лосин.
— Отец нашёл все имена. Теперь нужно
