над ним платок. Я облегченно вздыхаю: он прибыл пешком, хотя в шутку грозился прискакать верхом на пони.
Мы сидим рядышком на скамье с зеркальной спинкой, инкрустированной перламутром, скамья венчает лестницу на Клифтон, 71. Я поглядываю сквозь вуаль на свою родню и подруг, на друзей, на семью и свиту Асифа. Они расположились друг против друга по обе стороны закрытых ковром ступеней. Начинается пение. Сомневаюсь, что кто-то в Пакистане слышал ранее такую текстовку предсвадебного песенного диалога. Асиф должен следить за детьми, пока я занимаюсь политикой, и не должен возражать против моего пребывания в тюрьме, дружным хором требуют Ясмин, Санам, Лале и другие участницы хора, заливаются соловьями на урду, требуя, чтобы Асиф не мешал Беназир служить родной стране. И тут же сами воодушевленно отвечают за Асифа:
— Это все приятно мне,
Буду я служить жене,
Пусть жена служит стране…
Гости, две сотни наших ближайших друзей и родных, хлопают в ладоши, беседуют под цветастым навесом, наконец, направляются к столам. На лице матери слезы. То ли это признак умиления, то ли она возмущена количеством репортеров, умудрившихся пролезть в сад, несмотря на усиленную охрану, и берущих жениха и невесту под прицел фотообъективов. Менди — церемония сугубо семейная, но извещение в газетах о двухдневной «свадьбе века» субконтинента не могло не привлечь прессу арабских стран, Германии, Франции, Индии, Соединенных Штатов, Британии, международных информационных агентств и, разумеется, местные средства массовой информации.
Хотела бы я, чтобы брат Мир тоже был на моей свадьбе, особенно следующим вечером, на церемонии ника, в кульминационный момент свадьбы. Он не смог присутствовать и на свадьбе Санам. И мы не смогли участвовать в его свадьбе в Афганистане. Брат грозился проникнуть в страну тайком, но мать строго-настрого запретила ему это. Слишком велик риск.
— Спокойно, не беги, не на партсобрание, не опоздаешь, — шипит сквозь мою розовую вуаль прямо мне в ухо Санни, придерживая меня. Она и мама сопровождают меня к помосту в саду.
— Невесте надлежит выступать степенно, — поддакивает сзади несущая над моей головой Священный Коран тетушка Бехджат, стараясь не отстать.
Я сдерживаю свой порыв, ступаю размеренно, потупив взор, занимаю свое место на помосте. Подходит улыбающийся Шад, мой кузен.
— Где мужчины? — спрашиваю я его, от волнения позабыв все о ритуалах, о том, что маульви из нашей семейной мечети сейчас читает над женихом брачные молитвы и обеты.
— Манзур аххай? — Принимаешь? — спрашивает Шад на синдхи.
Я полагаю, что он интересуется, готова ли я, можно ли приглашать жениха со свитой.
— Аххай, — киваю я. Конечно же готова. — Куда они подевались?
Но Шад, шире расплывшись в улыбке, еще дважды задает тот же вопрос.
— Аххай, аххай, — отвечаю я дважды, и до меня постепенно доходит, что, не осознав торжественности момента, я стала замужней женщиной, трижды сказав традиционное «да» свидетелю-мужчине.
Вокруг меня семь вещей, названия которых начинаются на «с», а также сласти на блюдах, орехи в серебристой и золотистой фольге, серебристые свечи в серебряных подсвечниках. Сад подсвечен тысячами белых огоньков, серебристая мишура, окаймляющая помост, отбрасывает световые блики. Мои родственницы держат над моей головой прозрачный зеленый с золотом платок, под сенью которого ко мне присоединяется Асиф. Мы вместе глядимся в подставленное нам зеркало, впервые видя друг друга в качестве супругов. Звучат здравицы в честь новобрачных; мать и тетки мелют над нашими головами сахар, чтобы совместная жизнь оказалась сладкой, нас мягко сталкивают лбами, чтобы подчеркнуть наш союз.
Шумной выдалась эта ночь в Карачи. Перед домом на Клифтон, 70, несметная толпа, каждый хочет хоть краешком глаза глянуть на новобрачных, направляющихся к находящемуся в квартале ходьбы Клифтонскому парку на частный прием. Добровольцы ПНП, прилагая неимоверные усилия, пробивают узкую тропу для гостей, которым предстоит преодолеть путь в несколько сотен ярдов. Когда мы часом позже отправились на прием авами в Лиари, народу на улицах не убавилось. Из аудиосистем автомобилей разносились свадебные песни, написанные к нашему бракосочетанию и вынырнувшие практически одновременно по всему Пакистану. Повсюду цвета ПНП, огни и флаги, свободно развевающиеся там, где год назад полиция топтала их ногами, избивая и убивая людей, отравляя их слезоточивым газом.
Толпа на Какри-Граунд выросла до двухсот тысяч человек, все на стадионе не уместились. Здесь Асиф впервые ощутил масштаб популярности ПНП, любовь к нашей партии со стороны народных масс. Он озабоченно следил, как телохранители прокладывали путь нашему джипу. На стадионе негде было яблоку упасть, полностью забила публика и балконы окружающих домов. Женщины — члены ПНП в течение четырех дней паковали сласти в коробки цветов партии для раздачи в Лиари. Сорок тысяч коробок разошлись в течение часа.
Джайе, Бхутто, джайе, Бхутто! Звучит народная музыка, люди танцуют, веселятся. В воздух взмывают воздушные шары и шарики, вспыхивают всеми цветами радуги фейерверки, взлетают ракеты. Я машу людям руками, они отвечают мне. Мое замужество не изменило их надежд и чаяний.
Разумеется, были среди толпы и агенты Зии. В их задачу входило обнаружить признаки уменьшения поддержки населения нашей партии, вызванного моим замужеством. Но надежды режима рухнули. «Теперь Зия будет тянуть с выборами до тех пор, пока Беназир не примется увеличивать семейство», — смеется Самийя, когда мы вернулись домой для позднего ужина. Все реагируют на шутку дружным смехом. Асиф хочет стать главой многочисленного семейства, но мы согласились подождать с детьми, пока притремся друг к другу, выработаем общий стиль совместной жизни. И политические приоритеты мои не претерпели изменений. «Сегодня, по случаю, столь торжественному для меня лично, я хочу подтвердить свою преданность интересам народа Пакистана, заверить каждого гражданина страны, что жизнь свою посвящаю борьбе за благо нашей родины, за ее свободу от диктатуры, — говорилось в моем обращении, выпущенном на утро после свадьбы. — Так же как и в прежние годы, я без колебаний принесу любые жертвы во имя этой великой цели. Так же, как и в прежние годы, я буду бороться плечом к плечу с моими братьями и сестрами, с народом Пакистана, за создание общества равных прав и возможностей, свободного от тирании, коррупции и насилия. Такова цель моей жизни в прошлом, такова наша общая мечта, и такой останется эта цель во все время моей жизни».
15
НОВАЯ НАДЕЖДА
Двадцать девятого мая 1988 года генерал Зия внезапно распустил парламент, уволил своего «карманного» премьер-министра и пообещал новые выборы. Я проводила на Клифтон, 70, встречу с представителями партийной организации Ларканы, когда мне передали эту сногсшибательную новость. Я не верила ушам своим, подозревала,
