— Гастон, безобразник! — рассердилась Сюзет. — Немедленно замолчи!
Затем обратилась к Аннет:
— Я очень уважаю людей искусства, — сказала она извиняющимся тоном. — Но иногда удивляюсь, как служители муз могут жить среди такой… такого… хммм… творческого беспорядка на улице! Наверное, вам тут приходится несладко. Шум, гам, кавардак!
Брызнув грязью из-под колес, автомобиль затормозил у доходного дома госпожи Файфел. Аннет, не дожидаясь, когда ей откроют дверцу, торопливо выскочила наружу, выхватила из рук шофера чемодан и рванула к крыльцу.
Сзади хлопнула дверца.
— Госпожа Вик! Аннет! Подожди!
Максимилиан догнал ее у самого входа.
— Подожди, — повторил он и коснулся ее плеча.
Аннет уронила чемодан на землю и выпрямилась.
— Что? — устало спросила она.
— Хотел поблагодарить тебя, — сказал он, серьезно глядя ей в глаза. — И извиниться. Ты отлично показала себя в этой поездке. Настоящий профессионал.
— Вот как? — через силу улыбнулась Аннет. — Ни за что бы не подумала.
— Я очень ошибся в тебе, — он взял ее за руку. — Мне никогда раньше не доводилось встречать таких необыкновенных женщин. Таких стойких и жизнерадостных. Ты живешь в мире фантазий…
— Ты меня уже упрекал в этом, — вежливо заметила Аннет. — Не стоит повторять, я поняла твою точку зрения.
— … но это хорошие фантазии. Правильные. Не отказывайся от них. Окружающим хочется им соответствовать. У тебя получится все, что ты задумала. Я уверен, ты найдешь единомышленников… и того, кто будет соответствовать твоим… высоким требованиям.
Аннет крепко сжала губы, чтобы не всхлипнуть, а затем через силу сказала.
— Спасибо и тебе… вам, господин Молинаро. Вы помогли мне увидеть себя иначе. Я это не забуду.
Она хотела наклониться, чтобы взять чемодан, но Максимилиан удержал ее за плечи.
— До свидания, Аннет, — сказал он, а затем наклонился и коснулся ее мокрой от дождя щеки легким поцелуем — обычный дружеский поцелуй, ничего особенного — но позади сразу рявкнул клаксон и послышался голос Сюзет:
— Максимилиан, едем скорее!
— Я провожу тебя до комнаты, — Максимилиан потянулся к чемодану, но Аннет торопливо воскликнула:
— Нет! Не надо!
И в ответ на его удивление нервно пояснила:
— Нечего тебе тут делать… в нашем творческом кавардаке. И твои друзья ждут.
И добавила, осознавая, что слова прозвучат обидно:
— За эти дни мы здорово устали друг от друга, пора отдохнуть.
Она боялась, что он будет настаивать, а она, если останется с ним наедине в своей комнате, не удержится — примется унижаться. Скажет или сделает непоправимую глупость. Например, снова признается в любви или бросится ему на шею, чтобы поцеловать… не так, как он это сделал минуту назад, по-настоящему!
— Хорошо, — помрачнел Максимилиан. — Не забудь зайти в контору. Я выпишу чек и оставлю у Ванессы. Ты не передумала? Не хочешь продолжать работу главным хронологом фирмы Молинаро?
Аннет покачала головой.
— Нет. У меня другой путь. На этот раз я не сверну. Прощай, Максимилиан.
Снова рявкнул клаксон, Аннет взяла чемодан и быстрым шагом поднялась на крыльцо.
Глава 32 Дядюшка Абеле
Она позволила себе страдать ровно два дня. Не выходила из дома, пила чай с малиновым вареньем, потом лежала в кровати, уставившись в потолок, а по ночам плакала в подушку.
На третий день встала ни свет ни заря, здоровехонькой. Впервые за десять лет сделала утреннюю гимнастику. Облилась ледяной водой, напугав соседку визгом. Пересчитала наличные, составила список неотложных дел. А затем с головой погрузилась в их осуществление.
Вместо запланированных трех недель управилась за десять дней. Аннет назначала встречи, вела переговоры, была постоянно занята, деятельна, оживлена. И при этом ей хотелось быть хоть капельку счастливее.
Через день после возвращения рассыльный принес записку от Ванессы. Помощница управляющего приглашала ее прийти в контору уладить дела, но Аннет приглашение проигнорировала: недосуг. И мужества не хватало. Она старалась не думать о Максимилиане и весьма в этом преуспела. Он даже по ночам ей не снился. Так уставала за день от беготни и деловых встреч, что засыпала как убитая, стоило зарыться в подушку.
На одиннадцатый день собралась с духом и спустилась к хозяйке, у которой имелся телефонный аппарат.
Набрала номер конторы и замерла в ожидании.
— «Раритеты Молинаро», — произнес в трубке тонкий голос Ванессы.
— Это Аннет. Аннет Вик.
Ванесса разразилась восклицаниями и всхлипами. Аннет поморщилась и отодвинула трубку от уха.
— …. так виновата перед тобой… не знала, что Вальвазор… хотела помочь… господин Молинаро понял, что…, — доносились бессвязные объяснения.
Излив душу, Ванесса смогла говорить внятно.
— Господин Молинаро справлялся о тебе. Оставил чек — двойное жалованье, как обещал, и премию! И подписал твое заявление об увольнении. Я хотела передать с посыльным, но он велел, чтобы ты сама зашла в контору. Я собиралась телефонировать тебе…
— Зайду сегодня. Господин Молинаро в конторе? Мне не хочется с ним встречаться.
— Он должен отправиться в галерею после обеда, часа в три.
— Отлично.
Аннет повесила трубку и вздохнула. Ей предстояло испытание посложнее тех, с которыми ей пришлось иметь дело на этой неделе.
В конторе на Лилак-страда она появилась в три часа десять минут. «Максимилиан уже ушел, я с ним не встречусь», — строго говорила она себе. Глупый голосок в голове возражал с надеждой: «Он мог задержаться, и тогда ты увидишь его. В последний раз. Ускорь шаг, пожалуйста! Не опоздай, не упусти шанс!»
— Аннет, милая Аннет! — всплеснула руками Ванесса, торопливо обняла ее и всхлипнула в ухо. — Как же я рада тебя видеть! Мы ужасно по тебе соскучились… я читала о тебе в газетах! Такой успех, такая удача! Поразительная настойчивость! Подумать только, сама Клара Перкин…ты должна нам все рассказать!
Аннет торопливо отцепила от себя ее руки, опасаясь новой волны излияний и покаянных признаний.
— Потом, потом!
Узнав о ее появлении, в приемную заходили машинистки, конторщицы, фотографы и рассыльные. Благообразный специалист по бронзе поцеловал ей ручку, пощекотав пальцы бородкой, и приготовился внимать сплетням. Но Аннет на вопросы отвечать отказалась.
— Отдайте мой чек, и я пойду, — нервно сказала она, озираясь, и замерла: в пыльном воздухе конторы витал знакомый аромат вишневого табака и гвоздичного одеколона.
