Как раз за обсуждением «глобальных вопросов геополитики» нас и застукала «почтенная» Криула. Прислушалась, глянула на нас оценивающе, но, к моему удивлению, не только дочь от меня не шуганула, но и недовольства особого не выказала. Чтоб она так уж резко переменила свое прежнее отношение ко мне – в это мне что-то верится с трудом. Скорее, не до того ей сейчас, чем-то другим озабочена. Услыхав краем уха упоминание нами Карфагена, мать Велии нахмурилась и что-то прошипела себе под нос, но непохоже было, чтобы это относилось к нам. Что-то тут совсем другое…
– Прибыл наш отец, – пояснил мне Велтур, заметив мое недоумение. – Он хочет забрать нас к себе в Карфаген.
– И вашу мать это не слишком радует? – Куда меньше это радовало меня самого, но есть вещи, которые в приличном обществе не говорятся открыто.
– Ты же знаешь уже наши обстоятельства, – напомнила Велия. – Здесь мама отцу почти как жена, а там будет считаться просто наложницей.
– А ты сама что об этом думаешь?
– Ну, не за рабов же нас будут там держать. А Карфаген – это все же Карфаген. Ты видел Кордубу и видел Гадес и понимаешь разницу между ними. А между Карфагеном и Гадесом разница такая же, как и между Гадесом и Кордубой. Что же еще можно об этом думать?
– Понять бы еще, что мне об этом думать, – озадаченно пробормотал я.
– Отец говорил, что в Карфанене назревают перемены, – вмешался пацан, – Суффетом города на этот год избран Ганнибал Барка, а вторым суффетом – один из его преданных друзей. Времена там теперь ожидаются непростые, и отцу нужно иметь под рукой побольше надежных людей. И лучше всего – из Испании. Думаю, что, скорее всего, он попросит у деда и вас четверых…
– А вы не привязаны к Гадесу недвижимым имуществом, и переезд в Карфаген для вас нетруден, – добавила его сестра, многозначительно улыбаясь.
– Ты предвидела такой вариант событий? – я вспомнил о ее совете не покупать дом, а снимать, и сложил наконец два и два.
Та не стала отнекиваться, а снова лишь многозначительно улыбнулась. Потом Велтур, сообразив, «вспомнил» о каких-то своих суперважных делах и оставил нас с сестрой. А Велия увлекла меня в малолюдную часть дома и быстренько нашла укромный закуток, где мы наобнимались и нацеловались всласть. За этим-то увлекательнейшим занятием нас и застукали…
– Так, так! Входит враг с мечом наголо, а охранник не только беспечен, но и безоружен! – вошедший в наше укрытие крепкий мужчина средних лет ухмыльнулся и выразительно похлопал рукой по рукояти висящего на бедре меча.
– Папа? – пропищала моя ненаглядная, мастерски имитируя приличествующий случаю испуг и одновременно подсказывая мне, с кем я имею дело.
– Враг уверен в своем превосходстве, расслабляется и куражится, а охранник не так уж и безоружен, – невозмутимо возразил я, откинув полу плаща и продемонстрировав торчащую из потайного кармана рукоять пружинной пистоли. – Враг получает стрелу, которой не ждал, а потом, уже мертвый – благодарность за любезно принесенный мне отличный меч.
Сперва опешив, а затем поняв юмор, «досточтимый» Арунтий расхохотался. И тут же, будучи явно не чуждым военному делу, заинтересовался агрегатом:
– Маленькая пружинная баллиста? Ловко придумано! Кожаный панцирь она пробьет?
– Сблизи пробьет, если не слишком толстый. Но я ведь не стану проверять, а выстрелю в заведомо уязвимое место.
– Скрытое оружие для ближнего боя и тайных операций, – с ходу определил назначение моей пистоли наследник Волния. – В большом бою погоды не сделает. Но… Гм… С Дагоном ты справился с помощью этой баллисты?
– Двух, досточтимый, – уточнил я, показав рукоять второй. – У него было как раз двое помощников, и я уравнял силы.
– Ловко придумано! – повторил этруск. – А для настоящего боя у вас ручные аркобаллисты вроде греческих гастрафетов?
– Наподобие, досточтимый, только устроены проще.
– Да, отец уже рассказал мне о вас и вашем оружии. Мне в Карфагене нужны люди – умные, решительные и умелые. Такие, как вы, – в особенности. Какова служба у моего отца, вы уже знаете. У меня будет примерно такая же, только гораздо масштабнее. Жалованьем и наградами не обижу. Карфаген – город большой, и деньги в нем крутятся тоже большие. А тем людям, которые старательно помогают им крутиться правильно, не жалко уделить достойную их долю.
– Ты предлагаешь нам большие перемены в жизни, досточтимый. Нам надо хорошенько подумать, – ответил я, изобразив озабоченность. В таких случаях сразу же соглашаться нельзя – воспримут как дешевку со всеми вытекающими. Толковый человек не принимает решений наобум, а тщательно все взвешивает. Но и Арунтий, само собой, мигом меня раскусил:
– Поговори с друзьями, Максим, – думаю, что и им жизнь в большом городе придется по вкусу. А что касается тебя самого – я забираю семью к себе, в Карфаген, так что продолжать охмурение моей дочери ты сможешь только там.
– И как ты отнесешься к этому, досточтимый?
– Пока никак. Обещать ее тебе я не стану, но не стану пока и спешить с другим решением ее судьбы. Я присмотрюсь к тебе, Максим. Если ты окажешься достойным руки моей дочери – ты получишь ее.
Резкий переход от обсуждения важных дел к «светской беседе» по-финикийски неожиданным для меня не стал. Пару раз Велия шепотом подсказала мне нужные слова, но в целом я кое-как выдержал испытание.
– Ты говоришь медленно и с ошибками, но понять тебя можно, – заценил мои познания в финикийском этруск. – Но для меня финикийский – тоже не родной, и если понимаю я – тем более поймет и настоящий финикиец, – и тут же коварно захватил меня врасплох, без предупреждения перейдя на греческий. В греческом же я плаваю примерно как топор, так что честно изобразил тонущий, но не сдающийся крейсер «Варяг». А что еще прикажете делать, если греческому меня учит тоже Софониба, которая и сама его не знает, а с соседками-гречанками общается на весьма буйном винегрете из турдетанских, финикийских и греческих слов? Лишь их да услышанные от ихней пацанвы на улицах ругательства я и знал, что и продемонстрировал – Арунтий долго хохотал, да и его дочь то и дело прыскала в кулачок.
– Греческий тебе тоже понадобится, – сказал «досточтимый», отсмеявшись. – В Карфагене я приставлю к тебе хорошо знающего его человека, который будет тебя ему учить. Вряд ли ты сможешь вести на нем философские дискуссии, но дела с греками вести сможешь. Есть ли смысл проверять тебя по-расенски? – так этруски называют себя сами.
– Нет смысла, досточтимый, – честно признался я. В отличие от некоторых из наших «исторически продвинутых» урря-патриотов, я как-то не разделяю их излюбленной урря-патриотической гипотезы о том, что этруски – «это русские», то бишь праславяне. Наличие какого-то числа индоевропейских и даже нескольких славянских слов в их языке еще ровным счетом ничего не доказывает. В английском тоже хренова туча французских слов, но это не делает его романским – по общей структуре он был и остается германским. Такая же хрень и с этрусским – естественно, что за века соседства с индоевропейцами они нахватались ихних слов, но серьезные исследователи этрусский язык к индоевропейским не относят. Как и иберийский, кстати. Родственны ли они между собой – хрен их знает. Вроде бы испанский Тартесс тоже основан предками этрусков, так что все может быть.
