Потом отделение переехало на Большую Бронную; и я часто бывал там — и просто потрепаться с ребятами, и с корыстной целью. Все дело в том, что на их территории находился самый модный в Москве ресторан ВТО. А многие мои кореша воспринимали алкоголь по-разному. Люди они были молодые, любили помахать кулаками и, естественно, попадали в 108-е отделение.
Среди ночи я шел на Бронную, благо улица Москвина была совсем рядом, и выручал своих дружков или их товарищей.
В 1986 году по моему сценарию делали фильм «Последняя осень», заключительную сцену мы снимали в дежурной части 108-го отделения милиции.
И вот снова, через восемь лет, мы подъехали к новому четырехэтажному зданию в Палашевском переулке, куда переехало это отделение. У входа остановился кинообоз, и из него начали выгружать игровые костюмы на длинных вешалках, штативы, коробки, кинокамеру в элегантном заграничном ящике.
Из автобуса вылезали киноработники в вытертых джинсах и потрепанных куртках.
Милиционеры в форме помогали нам затаскивать съемочное барахло в двери отделения.
На все это с нескрываемым удовольствием посматривало местное население.
— Спекулянтов поймали, — сказала дама с сигаретой в зубах, — видишь, сколько костюмов навезли.
— Не спекулянтов, а воров, которые в Малом Козихинском квартиру ограбили.
— И точно, рожи-то у них бандитские.
Надо сказать, что нам крупно повезло. Мы снимали фильм на бюджетные копейки. Ежедневная инфляция съедала нашу смету. Строить декорацию отделения в павильоне студии было делом непосильным. И, как всегда, «сто восьмое» пришло мне на помощь. Начальник отделения Владимир Колокольцев пригрел нищих киношников: без его помощи мы никогда бы не сняли четыре серии фильма «На углу у Патриарших». Он помог не только помещением, но всем, без чего нельзя обойтись, делая фильм о милиции.
С тех не столь далеких дней, когда мы на Бронной снимали заключительную серию «Последней осени», на самом деле прошла целая историческая эпоха. И если тогда только начиналась перестройка, то в Палашевский переулок мы приехали в самый разгар демократических реформ.
Мы делали фильм, а вернее, как говорится в договоре, «многосерийный кинороман о Москве», но показывали город через призму одного центрового отделения. Мы рассказывали о «земле», на которой работают сыщики.
* * *
«Землей» на профессиональном сленге ментов называется все: мостовые и тротуар, дома, квартиры и скверы, подвалы и магазины, рестораны, гостиницы, театры и ночные клубы, подпольные публичные дома и здание Государственной Думы. Это зона ответственности 108-го отделения милиции, кусок города от Охотного Ряда до Триумфальной площади.
На этой «земле» полный набор всех видов преступлений, ведь центр всегда притягивал к себе карманников, лохотронщиков, грабителей и сексуальных извращенцев.
Вместе с опером Колей Вешняковым я отправляюсь в путешествие по ночной «земле».
«Пушка», то есть, в переводе на общедоступный язык, Пушкинская площадь, забита иномарками. В подземном переходе тусуется куча молодых людей — странно одетые девчонки и пацаны. Они обвешаны цепями, на которых на дачах держат собак, в ушах болтаются серьги, сделанные, как мне показалось, из деталей списанных самосвалов. Они пьют пиво, играют на гитаре, говорят на каком-то странном птичьем языке.
— Панки или черт знает кто. Это с виду они странные, а так ребята с криминалом не связаны.
Увидев Колю Вешнякова, трое парней бегом бросаются к выходу на Тверскую.
— Пушеры, сволочь. Или глухонемые, или косят под них, — объясняет Коля, — мы их берем, а они молчат, только ручонками машут. Вызывали переводчика из общества глухих, он начинает руками махать, те не понимают, показывают молдавский или украинский флажок: мол, мы там учились языку жестов.
— Ну а потом?
— Потом начинают говорить на чисто русском, — смеется Коля. — Их задержать трудно. На кармане у них одна доза или вообще пусто. Дурь в тайниках держат.
Пушкинская площадь, Тверская, примыкающие переулки живут своей особой, непонятной и опасной жизнью.
Мимо нас проходят два пацана лет по пятнадцати — стройные, длинные светлые волосы почти до плеч. В желтом свете фонарей их покрытые гримом лица кажутся мертвенными. Они одеты в дорогие лайковые куртки и такие же брюки.
— Голубые, — говорит Коля, — работают только за валюту, по-крупному. Местные звезды мужской проституции.
— Сколько им лет?
— Одному пятнадцать, другому четырнадцать. Сейчас их снимут. Из-за них чуть не каждый день драки.
На секунду я потерял пацанов из виду, и они исчезли, только от «Макдоналдса» отъехал светлый «мерседес».
— Все, — говорит Коля, — сняли красавцев.
А мы продолжаем нашу прогулку по Тверской, по бывшему моему любимому Бродвею. С Колей почтительно здороваются солидные дамы — мамки, веселые проститутки кричат ему:
— Начальник, бери своего папика, пошли с нами, не пожалеешь!
Коля говорит:
— Ничего с ними сделать нельзя. Забираем каждый вечер «ночных бабочек», целый автобус набиваем. Штрафуем, заводим карточку, и все. Нет в УК статьи за проституцию. Демократия говенная. Этим правозащитникам на «земле» бы поработать…
Мы идем дальше. Мимо итальянского кафе, мимо ночного клуба «Найт Флайт», мимо еще каких-то шалманов.
Стремительно пробегают по улице одинокие прохожие, случайно оказавшиеся в самом центре ночных развлечений, на углах сбиваются в кучу молодые пустоглазые люди в кожаных куртках.
Вся криминальная Москва съезжается сюда на тусовки.
* * *
А мы снимаем милицейскую киножизнь. Наши герои — опера Игорь Ливанов, Саша Берда, Игорь Петров — под руководством начальника отделения, народного артиста Николая Кузнецова, — успешно борются с главным мафиозо — народным артистом Алексеем Шейниным. На площадке у нас все идет по сценарию: кого нужно — задерживают, кого нужно — убивают, кого нужно — допрашивают.
На наш этаж поднимаются оперативники отделения посмотреть, как делается кино.
— Ну что, ребята, — спрашиваю я, — похоже?
— В общем, да, — отвечает мне опер Саша Долгушин.
— Непохоже? — подходит режиссер, — давайте будем снимать иначе.
— Не надо, — говорит Саша, — пусть нас увидят такими, как на этих съемках.
Александр Долгушин окончил МАИ, работал на заводе, потом в НИИ. В милицию ушел добровольно.
— Почему? — спрашиваю я его.
— Работа нравится.
* * *
В дежурной части сидит и пьет чай неопределенное существо, называющее себя Леной. На самом деле это двадцатилетний парень по имени Сережа, одетый в яркие женские тряпки. Он приехал из Запорожья на заработки. Его хорошо знают в отделении и относятся к нему с иронией и жалостью, не дают в обиду на «Пушке».
