Наши работы финансировало Министерство энергетики США, поэтому о перспективах использования его результатов на пресс-конференции в Вашингтоне согласился выступить министр энергетики Спенсер Абрахам. Обращаясь к большой группе репортеров, он назвал наше исследование «просто потрясающим» и заявил, что, по его прогнозам, оно может привести к созданию искусственных микроорганизмов, специально предназначенных для борьбы с загрязнением окружающей среды или для поглощения углекислого газа, – или даже для удовлетворения будущих потребностей в топливе.
Долголетие?
Команда ученых, «прочесывающая» мой геном в поисках структур ДНК, связанных с болезнью, нетрудоспособностью и старением, не всегда сообщает мне плохие новости. Например, на прошлое Рождество Цзянци Хуан сказала мне, что у меня имеется V/V-вариант гена СЕТР (переносчик эфира холестерина). Итак, у меня есть вариант гена, связанного с долголетием – жизнью до 90 лет и более, что должно помочь мне сохранить ясный ум и хорошую память до глубокой старости. Вариант этого гена был обнаружен группой исследователей Медицинского колледжа Альберта Эйнштейна, возглавляемой Ниром Барзилаем, ранее уже доказавшим связь этого гена с долголетием. Ученые изучили геномы 158 евреев-ашкенази (восточноевропейского происхождения) в возрасте 95 лет и старше. По сравнению с пожилыми людьми, не имеющими этого варианта гена, вероятность полноценной мозговой деятельности у тех, кто им обладал, была в 2 раза выше. Свои результаты ученые также проверили в независимом обследовании группы более молодых людей. Белок, кодируемый моим вариантом гена, влияет на уровни «хорошего» и «плохого» холестеринов, находящихся в белково-липидных комплексах (липопротеинах). Если взять всю популяцию, то вероятность наличия CETP V/V у долгожителей в 3 раза выше. Уровень их «хорошего» и «плохого» липопротеина по сравнению с членами контрольной группы также был существенно выше. Считается, что более крупные частицы холестерина откладываются на стенках в кровеносных сосудах с меньшей вероятностью, подвергая меня меньшему риску возникновения сердечных приступов и инсультов, – если учитывать влияние только этого гена. И, конечно, если бы мы терапевтически смоделировали защитные свойства варианта гена CETP V/V, возможно, мы значительно улучшили бы качество жизни седеющего населения Запада.
Хэм присоединился к нам на трибуне, чтобы ответить на острые вопросы журналистов. Хотя мы несколько раз репетировали, что ему следует говорить, а что – нет, он, по-видимому, напрочь обо всем этом забыл, когда какой-то репортер задал ему вопрос о получении смертоносных патогенов. Когда Хэм ляпнул, что «мы могли бы создать геном оспы», я перебил его и заметил, что это действительно возможно, но известно, что ДНК оспы сама по себе не является заразной, – и таким образом попытался хоть немного остудить энтузиазм Хэма. Однако он на это тут же возразил: «Но ведь мы с тобой обсуждали, как этого избежать?», а затем повернулся ко мне и сказал с робкой улыбкой: «Мне, наверное, не следовало это говорить, да?» К счастью, наша перепалка не заняла больше одного абзаца в The New York Times, и описание нашего выступления было, в общем, вполне доброжелательным. Мой давний соратник по проекту расшифровки генома плодовой мушки Джерри Рубин заявил USA Today: «Это очень важное техническое достижение. Теперь легко вообразить тот день, когда можно будет сесть за компьютер, сконструировать геном, а затем его изготовить»{226}.
Некоторые СМИ, разочарованные объявлением о синтезе «всего-навсего» вируса вместо долгожданной живой искусственной клетки, предпочли никак не реагировать на это событие. (Меня позабавило, как сильно изменился в последнее время тон освещений в прессе моих достижений – от глубокого скептицизма в недавнем прошлом до сожаления, что я сообщаю «всего лишь» о синтетическом вирусе, а не о новой форме жизни.) Мнения ученых тоже разделились. Экард Уиммер из Университета Стоуни-Брук, потративший 3 года на создание полиовируса, назвал нашу работу «очень толковым исследованием», но для всех остальных наш вирус не представлял собой ничего особенного{227}.
Тем не менее наш успех оказался достаточно впечатляющим, чтобы Ари Патринос стал президентом моей новой компании Synthetic Genomics, учрежденной специально для развития этого исследования. А мы с Хэмом Смитом убедили Клайда Хатчисона перейти в Институт Вентера на полную ставку для участия в проекте создания синтетического генома на основе Mycoplasma genitalium, огромного амбициозного проекта, сравнимого с воссозданием фага. Мы использовали М. genitalium наряду с Haemophilus influenzae для демонстрации эффективности метода дробовика еще в 1995 году – когда зародился проект синтеза генома, по крайней мере, в теории.
Еще до переключения на геном человека мы с Хэмом задавали простые вопросы: если одному виду (Haemophilus influenzae) для жизни нужно 1800 генов, а другому (Mycoplasma genitalium) – всего 482, существует ли минимальная «операционная система» жизни? И можем ли мы установить ее границы? Другими словами, мы могли бы задать себе тот самый вечный вопрос: «Что есть жизнь?» с генетической точки зрения.
Вопросы были не только «простыми», они были еще и наивными. Мы убедились в этом, когда секвенировали наш третий геном, геном археи Methanococcus jannaschii – так называемого автотрофного организма, для своего существования использующего только неорганические химические вещества. Вместо углеводородного обмена, применяемого для получения энергии другими микроорганизмами, Methanococcus преобразует углекислый газ в метан. Мне становилось ясно, что существуют различные генные кассеты, которые в клетках микроорганизмов можно заменять в зависимости от среды обитания. Такие клетки, как Methanococcus, выживают там, где мало или вообще нет углеводов, поэтому у них и нет генов, обеспечивающих возможность их усвоения. Нельзя определить минимальную операционную систему для жизни именно потому, что это зависит от того, в каких условиях эта жизнь обитает. В лучшем случае мы могли бы определить, что такое «минимальный геном». По мере получения дополнительных данных эта концепция получила дальнейшее развитие.
Мы провели серию экспериментов, чтобы удалить некоторые гены из генома Mycoplasma genitalium и посмотреть, какие из них не нужны ему для жизни. Клайд и его постдок Скотт Петерсон разработали новый метод, мы назвали его транспозонный мутагенез генома. Он заключается во встраивании случайным образом чужих ДНК в середину генов, тем самым нарушая их функцию, чтобы увидеть, какой эффект это оказывает на организм. Чужие ДНК представляют собой транспозоны, небольшие сегменты ДНК, содержащие необходимые генетические элементы для случайного встраивания в любом участке генома. Существенная часть нашего генома состоит из таких паразитных ДНК, которых гораздо больше, чем кодирующих генов.
