Гоуэл не спешил. Поставил каталку прямо перед ним. Взял лежавший на откидной полке поднос с хирургическими инструментами, потом с ужасающим спокойствием пощупал Аманде пульс, измерил кровяное давление. У Майкла внутри все переворачивалось, когда он слышал сдавленные стоны и мычание своей несчастной возлюбленной. Он пытался поймать взгляд Аманды, чтобы подать ей хоть какую-то надежду посреди того кошмара, в котором они оказались, дать понять, что они непременно найдут выход.
Но она ни разу даже не посмотрела на него.
Доктор Гоуэл вышел, потом вернулся с большим кассетным магнитофоном, включил его, и в камере гулко зазвучал голос Майкла:
«Добрый вечер, это доктор Теннент. Глория, перезвоните мне, пожалуйста, сразу же, как только получите это сообщение. Боюсь, что я расстроил вас сегодня утром. Нам необходимо поговорить».
Гоуэл нажал клавишу «стоп» и взглянул на Теннента. И тут Майкл все понял. Он сообразил, кто такой доктор Гоуэл и что означали зловещие слова в предсмертном письме Германа Дортмунда.
Мститель крови.
Он недоуменно уставился на Гоуэла. Неужели все дело в этом? Во врачебной ошибке, которую он допустил во время последнего сеанса с Глорией Ламарк?
Но почему тогда здесь Аманда, привязанная к каталке? Нет, наверняка есть и еще какие-то причины. Может быть, этот псих ее бывший любовник?
Томас Ламарк протянул руку и сорвал с его рта клейкую ленту. Боль при этом была такая, что Майклу показалось, будто у него отодрали часть лица.
– Вы хотите что-то сказать, доктор Теннент?
Глаза Майкла закатывались от боли. Он с трудом выдохнул:
– Это не имеет никакого отношения к Аманде. Отпустите ее.
Холодно глядя на него, Томас произнес:
– Глория Ламарк – моя мать. У нее была красивая грудь.
Майкл смотрел на него, плохо соображая от боли. Он попытался восстановить в памяти все свои беседы с доктором Гоуэлом. С этим душевнобольным, насквозь пропитанным злобой человеком. С человеком, который любил играть в игры. Он был умен и умел ловко выстраивать параллели. Погибшая жена. Голубь в клетке, разлученный с подругой. Настоящий маньяк контроля.
Противорадиационное убежище.
– Теренс, – сказал Майкл, – Аманда здесь совершенно ни при чем, прошу вас, отпустите ее.
Глаза его мучителя загорелись яростью.
– Нечего тут умничать. Меня зовут Томас.
– Я знаю вас только как Теренса Гоуэла.
– Эта женщина занималась с вами любовью. Она замарала свое тело вашим грязным семенем. Внутри ее семя человека, который убил мою мать. Скажите, доктор Теннент, вас в младенчестве вскармливали грудью?
Майкл попытался сообразить, какой ответ хочет услышать этот человек. И произнес уклончиво:
– Вероятно, да. Я не помню.
– Вы должны вспомнить. Определенно должны вспомнить. У моей матери была изумительная грудь. Она вообще прославилась благодаря своей необычайно красивой внешности – уверен, вам это известно. Я всего лишь хочу, доктор Теннент, освежить вашу младенческую память. Я дам вам пососать грудь Аманды Кэпстик. Но вам для этого не нужно будет сходить с места. Я принесу вам ее сюда.
Томас Ламарк взял скальпель, приподнял воротничок футболки Аманды, разрезал материю до самого конца и отбросил ее в сторону, обнажив груди девушки.
Аманда всем телом извивалась в путах.
– Бога ради, Томас! – вскричал Майкл. – Оставьте ее в покое!
– Вы хотите, чтобы я снова заклеил вам рот, доктор Теннент? Или вы обещаете благоразумно помалкивать? Вы же понимаете, что от степени моей сосредоточенности зависит исход операции.
Отчаяние усугубило полную беспомощность Майкла.
– Лучше разрежьте меня, Томас, – взмолился он. – Разрежьте меня на куски, только не трогайте ее.
– Не беспокойтесь, доктор Теннент, до вас дойдет очередь. Я не хочу, чтобы вы нанесли вред еще хоть одному своему пациенту. Вы обрекли меня на двадцать пять дней страданий, каких ни одно живое существо и представить себе не может. Я намерен восстановить справедливость. На протяжении следующих двадцати пяти дней я буду делать все, чтобы вы по меньшей мере раз в сутки молили меня прекратить ваши мучения. И каждый раз я буду цитировать вам Шекспира, строки из «Короля Лира»: «И хуже может стать. Пока мы стонем: „Вытерпеть нет силы“»[20].
Он перевел взгляд на Аманду, которая теперь еще более отчаянно билась в своих путах, выпучив от страха глаза.
– Послушай, крошка, дергаться нет никакого смысла! – Томас взял с прикрепленного к каталке подноса маленькую ампулу и поднес ее к лицу девушки. – Ты знакома с современными методами анестезии?
Аманда смотрела на него с безнадежным ужасом.
– Как правило, специалисты используют три-четыре химических вещества, сбалансированных между собой. Первый компонент обездвиживает, вызывая полное расслабление мышц. Лично я предпочитаю кураре – это экстракт одного южноамериканского растения, которым индейцы отравляли наконечники стрел. Натуральные препараты – это всегда хорошо, правда? Гораздо лучше, чем все эти искусственные синтетические средства.
Он сорвал с ампулы герметичную упаковку, потом извлек одноразовый шприц.
– Второй компонент вызывает у пациента сон, но мне не хочется сегодня лишать тебя сознания. Это было бы большим упущением… я уверен, ты меня понимаешь, даже если и не одобряешь. И по тем же причинам третий компонент, который отвечает за обезболивание, нам тоже не потребуется. Но зато я приготовил четвертый, на основе адреналина: он сузит твои сосуды, чтобы предотвратить чрезмерные кровопотери, а также не позволит тебе потерять сознание от болевого шока.
– Томас, пожалуйста, послушайте меня, – в отчаянии умолял Майкл. – Давайте поговорим.
Но Ламарк даже не повернулся к нему. Он опустил руку в карман в поисках ампулы с адреналином, однако ее там не оказалось. Он принялся рыться в карманах халата, все больше злясь на себя.
«Черт. Черт! Черт!!!»
Доктор Майкл Теннент что-то говорил ему, но Томас абстрагировался от звука его голоса. Его мысли сейчас были заняты кое-чем гораздо более важным, чем нытье психиатра.
«Пошел ты к черту, доктор Теннент, я из-за тебя забыл адреналин!»
Он бросился вон из убежища.
Майкл слышал удаляющийся звук его шагов. Потом звук открывающейся двери. Он смотрел на Аманду, и теперь она тоже наконец-то взглянула на него. Майкла затопила волна страха, однако одновременно в нем закипала и злость. Злость на себя самого: каким же он был дураком, когда сам полез в этот дом. Нет бы подождать полицию!
– Аманда, – просипел он.
И замолчал. А что он мог сказать?
