Зуд в теле не давал Терезе покоя. Она ходила взад-вперед по полоске лунного света на полу и думала о спящих родителях, о дрели, о хранившемся в подвале топоре. Единственное, что ее останавливало: если дать себе волю сейчас, то во вторник она уже не сможет быть вместе с девочками.
Кончики пальцев покалывало, подошвы горели, а грудная клетка вздымалась от тяжелого дыхания, как у изголодавшегося зверя, когда Тереза все-таки заставила себя перестать бродить по комнате. Вдруг она кого-нибудь разбудит. Стук в дверь, кто-то заходит в ее комнату, а дальше ночь оборачивается катастрофой.
Присев на постель, Тереза сделала то, чего не делала уже несколько месяцев, — приняла антидепрессанты. Проглотила целых три таблетки, не запивая водой. А потом сидела, сложив ладони на коленях, и глубоко дышала. Ждала, что будет.
Но и через полчаса в ее состоянии ничего не изменилось. Ее по-прежнему разрывало на части. Тогда Тереза села к компьютеру и написала письмо. Текст она сочинила в стиле Терез, потому что так ей было проще собраться с мыслями. Готовое письмо она распечатала в четырех экземплярах, положила листки в конверты и указала адреса, предварительно найдя их в интернете.
Оставшиеся часы Тереза провела стоя у окна и глядя на луну.
Обхватив себя руками, она старалась пережить эту ночь.
В понедельник Тереза поехала на автобусе в Римсту и купила дрель на последние из скопленных денег. По дороге обратно девочка сидела в автобусе, держась за коробку, будто за буек. Придя домой, она первым делом распаковала инструмент и поставила его на зарядку.
В мыслях она постоянно возвращалась к их плану. Визуализировала ситуацию. Просматривала видео с прошлых выпусков программы, чтобы понять, как там все устроено. Где сидит публика, где находятся камеры. Терезе было страшно.
Она боялась, что испугается в решающий момент, что упустит свой шанс, струсив из-за еще теплящегося в ней уважения к человеческой жизни.
Вечером ей позвонил Юханнес.
Голоса родителей и братьев давно стали для Терез ничего не значащим фоновым шумом, вне зависимости от того, обращались эти люди к ней или нет. Она к ним не имеет больше никакого отношения. Но почему голос Юханнеса по-прежнему так хорошо слышно?
— Здравствуй, Тереза.
«Тереза». Снова это имя. Она еще его помнила, знала, что оно в каком-то смысле обозначает ее саму. Да, услышав его из уст Юханнеса, она вспомнила ту, другую девочку. Какой она была до встречи с Терез, до песни «Лети», до Макса Хансена, до Урд. Бедная маленькая Тереза, со своими глупенькими стишками и никчемной жизнью.
Она заговорила голосом Терезы. Он еще пока жил в ней. Ей даже было приятно разговаривать этим голосом. Терезу не мучил жуткий голод. Терезе не нужно устраивать кровавую бойню. Тереза дружит с Юханнесом, и так всегда и будет.
— Привет, Юханнес.
Она прилегла на постель и прикрыла глаза, прижав трубку к уху. У них состоялась совершенно нормальная беседа. Они болтали об Агнес, об одноклассниках, о ремонте библиотеки. На секунду она притворилась, что все это важно, и получила удовольствие от их с Юханнесом разговора.
Через какое-то время речь зашла об их общих воспоминаниях. Не сопротивляясь, Тереза позволила другу перенести себя в их грот, напомнить о поездках на велосипеде, купании на пляже, загоне с овцами.
Они проболтали два часа. Положив трубку, Тереза достала дрель и взвесила ее в руке. Вдруг все задуманное показалось ей невозможным.
Тогда девочка сделала выпад, включив дрель и представив, что ей оказывают сопротивление. «Урд!» — выкрикнула она.
«Урд».
Ночью ей удалось немного поспать. Дрель Тереза взяла с собой в постель. Ее пальцы крепко сжимали мягкую удобную рукоятку, будто специально созданную для ее руки.
12
Человек может вынашивать замысел убийства, но скрывать его за широкой улыбкой. Человек может фантазировать о реках крови и разлетающихся в стороны мозгах, но при этом завтракать, напевая себе под нос. Однако, даже если нет никаких внешних признаков, рано или поздно его окружение что-то заподозрит. Потому что это сочится из человека, исходит от него как излучение.
Родители Терезы стали ее побаиваться. Им не за что было зацепиться, дочь не делала и не говорила ничего особенного, но вокруг нее создалось особое мерцание — мрачная аура, которая повергала их в дурное настроение, стоило им войти в дом. Когда во вторник утром Тереза попросила подвезти ее в Эстерюд пораньше, примерно за час до поезда, никто лишних вопросов задавать не стал. Родители знали, что она снова едет в Стокгольм встречаться с подругой. Если ей нужно в город пораньше, то ее отвезут туда пораньше.
Рюкзак Терезы выглядел тяжелым, и Йёран предложил понести его, но дочь смерила его взглядом, от которого руки опустились сами собой. Всю дорогу до Эстерюда Йёран с Терезой просидели молча. Девочка назвала адрес, и отец спросил:
— Разве тут не Юханнес живет?
— Да.
— Так ты к нему в гости идешь?
— Да.
— Отлично! Может, это тебя… взбодрит.
— Надеюсь.
Выйдя из автомобиля, Тереза взяла рюкзак и осталась стоять, повесив голову и не захлопывая дверцу. Когда она посмотрела на отца, в его взгляде читалась боль. Наклонившись к ней через сиденье, Йёран протянул дочери руку: «Крошка…»
Сделав шаг назад, Тереза быстро произнесла:
— Я пока не знаю, поеду ли в Стокгольм. Если что, я позвоню.
С этими словами она захлопнула дверцу автомобиля, развернулась и вошла в подъезд.
Йёран сидел не двигаясь, положив руки на руль. Когда дочь вошла внутрь, он сгорбился и опустил голову на ладони. Лбом он случайно нажал на звуковой сигнал. Услышав громкий звук, Йёран вздрогнул и выпрямился, озираясь по сторонам. Неподалеку стоял мужчина его возраста, в руках — пакеты из продуктового магазина и смотрел в упор на Йёрана. Йёран помахал ему, завел двигатель и тронулся с места.
Тереза поднесла палец к кнопке звонка и остановилась в нерешительности. То, что ей сейчас предстоит, может оказаться весьма и весьма мучительным. Уходя, она даже не обернулась помахать отцу, но с Юханнесом ей необходимо попрощаться. Только после этого она сможет действовать. А там уж будь что будет.
Поэтому теперь, когда ее большой палец завис в сантиметре от белой кнопки, Тереза чувствовала себя главнокомандующим, который принимает решение: запустить ракеты, которые положат начало мировой войне, или нет. Самое ужасное, она пока не понимала, что именно приведет в действие страшный механизм — если она нажмет или если не нажмет.
Она нажала кнопку звонка. Никакого рева двигателей внутреннего сгорания, пожирающих двенадцать литров ракетного топлива в секунду. Никаких воплей ужаса, издаваемых жителями Земли. Только мелодичное треньканье и звук шагов в прихожей.
