Книга Серафим - Елена Крюкова

Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127

Но тебя, Моя золотая Рыба, раба Моя, Божия Моя, никто не выловит из воды никогда.

Плыви! Плыви, Рыба Моя святая! Плыви еще тысячу лет!

И Я на тебе — в сияние и воздух синий, жаркий — еще тысячу, еще много тысяч лет плыть буду!

Рыба плыла, чуть помахивая под водой розовыми, как заря, плавниками, и Он стоял на ней, подняв к небу руки, радостный Царь, великий Царь, и ветер развевал его волосы, расчесанные на прямой пробор, как носили жители Галилеи, а концы длинных волос были светлые, золотые, как драгоценная рыбья чешуя, и словно золотой чешуей была облита, обсыпана Его голова, и глаза Его, длинные, темно-золотые, плыли в синем соленом воздухе моря, как две Рыбы, как звезды-Рыбы, – и звезды, среди дня, валились на Его голову, целовали Его лицо, усыпали жемчужинами морскими Его воздетые, веселые руки — пять пальцев и еще пять пальцев, – и кричали Ему Его друзья, рыбаки:

- Куда плывешь! Куда! Унесет Тебя Рыба в море! Не вернешься!

«Не вернешься-а-а-а-а…» – пело на каменистом берегу эхо.

РЫБА. ЗОЛОТАЯ РЫБА. ДАЙ МНЕ СВОЮ ЦАРСКУЮ ЧЕШУЮ.

И Я ЗАПЛАЧУ ЕЮ ЗА ЖИЗНЬ. И ЗА СМЕРТЬ ЗАПЛАЧУ.

ПРО ЦЕРКОВЬ

Церковь моя сильна и светла. Сколько веков проносится над старушкой Землей – а Церковь жива Христова, и жив Христос Бог.

Почему же народ не весь встает под церковные хоругви?

Почему я слышал и слышу от многих, не только от неверующих, но и от воцерковленных: не та Церковь нынче, не та?

Что с Церковью случилось?

А может, это случилось не только с Ней, но и со всеми нами?

Грех. Покаяние. Уметь каяться.

Не все мы умеем должно каяться.

Я сам видел людей, не в деревне, в городе еще, среди священства, которые думали и говорили: Церковь непогрешима, Она собой все освящает, а иерей может быть каким угодно, пьяницей, вруном, жруном, в пост – да, как Юра Гагарин смеется, отбивные за обе щеки уминать, сплетником, ну негодяем со всех сторон! – а все ж он – иерей и Апостольский служитель.

И такой иерей может грехи – другим отпускать, спрашивал я робко?

И – неверующим тоже может быть этот ваш грешный иерей, так?

Служить, но – не веровать в Господа?

А что, так, притворяться? Не верю, помню, кричал я в той беседе, не верю! Невозможно священнику – быть неверующим! В священство – просто так, без Христа в сердце – не приходят!

А мне тонко, насмешливо улыбались в ответ. А мне говорили: приходят, и еще как приходят!

Но ведь это грех, кричал я! Это же театр, кричал я!

А мне опять в ответ изгибали в улыбке губы: ну да, театр, а ты разве не знал, что весь мир – театр? И мы, священники, ведь тоже – на сцене. При народе. На виду! Мы отправляем требы, мы служим Утреню, Вечерню – мы обряд совершаем, а ведь обряд – это всегда действо, а действо – это всегда символы, жесты, костюмы особые, это – ритуал!

Ритуал, повторял я про себя, ритуал…

Но ведь ритуал – это магия, тихо говорил я. Уже не кричал. Кричать было бесполезно.

Правильно мыслишь, но не магия, а мистика, говорили мне. Магия – это языческое! Это – первобытное! А мистика – это, брат ты наш, великое дело: все великие святые были великие мистики. Православная мистика ведь тоже существует! Эх, мало ты читал, братец, да мало еще думал. Подумай-ка поболе, тогда спорить приходи!

Я уходил домой, а по дороге старался думать, думать.

И ничего, кроме этой мысли, не додумывал: грешны все, грешен и священник. И покаяться он должен.

И покаяться, может быть, должна вся наша Церковь. Каждый в Ней. Каждый малый диакон. Каждый сельский иерей. Каждый важный, именитый митрополит. И – Патриарх сам должен покаяться.

Покаяться во грехах, что не каждый совершил – что вся Церковь совершила, со времен Великого Раскола, совокупно, сочетанно.

А еще думал так: нет, Церковь – не театр. Наряды наши смысл большой имеют. Вот ряса – она черная, она – умаление наше и строгость наша, воздержание наше и ночная молитва наша. Ряса – это для труда, для дня и ночи нашей. А риза – это свет, Солнце и праздник! Риза – упование, риза – Осанна. Разве это театр, когда даже одежды наши древние великим чувством и великой мыслю согреты?!

И каждое слово в Литургии – не театр. Каждое слово в Литургии – солнечный луч! Прямо в сердце ударяет!

И Таинства – нет, не ритуал. Таинства – это тайна!

Тайна сия велика есть…

Я всегда волнуюсь, весь дрожу, когда исповедь у человека принимаю. На себя, на грудь свою ведь всю его тяжесть, всю боль его принимаю. В охапку все его грехи беру – и во костре Господнем – сжигаю. В покаянном, мощном огне. И я – огня сторож. Это Господь его разжег, а я – сторожу! Поленья бросаю… Горите, грехи! Голову кающегося епитрахилью накрываю, а руки дрожат. И голос срывается. Что, думаю, сердце не выдерживает твое, Серафим? Ты такой чувствительный, что ли, нежный?

Отпускаю грехи – епитрахиль подниму – и вижу человечье Преображение.

Свет из лица льется! Словно бы лицо вытерли мокрой тряпкой, и проступил чудный Лик!

В каждом – Лик. В каждом – Господь.

Говорю с каждым и вижу: Господь в нем.

А в разбойнике, спрашиваю себя, а в преступнике?

И тут же сам себя устыжаю: Христос-то, на Кресте, разбойника с Собою уж в Царство Свое – взял.

ПРО ЧЕЛОВЕКА

Куда идет человек? Куда идет человечество?

Если бы знать.

Знал бы – соломки б подстелил.

Жизнь нынешняя течет рядом с Церковью. Плохо течет, грязно.

В грязной реке все бурлит, перекатывается, несется: дети беспризорные по подъездам пьянствуют, колются, любятся, как собачки, во дворах за сараями; молодежь над Церковью смеется, женится-разводится, молодые изменяют друг другу походя, быстро-живенько, даже и не задумываются, что творят. У детей – взрослые врачи – у маленьких совсем, у нежненьких! – вырезают печень и почки, разные другие потроха, чтобы богатеям, за великие деньги, их вживить. А дитя умерло? Ну да, так ему и надо! Жизнь у дитяти была – никчемная, дешевая! А – дорого продана.

Изругаться охота. И – грешник, ругаюсь. Плохо ругаюсь; грязно.

А потом на колени валюсь. У Господа прощенья прошу!

Что проку в ругани моей поганой, если она ничего в миропорядке не изменит?

Как молодым указать: вот дорога ваша – Христос?

А надо мной посмеется вайшнав: а моя дорога – Кришна! А надо мной ухмыльнется буддист: а моя дорога – Будда! Еврей оскалится: лучше Ягве нет Бога! Мусульманин отвернется презрительно: зачем мне в нос суешь Христа своего, Аллах велик, и Мухаммад – пророк Его!

Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127