Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
Не успеваю ему ответить, как прибывает обещанный транспорт с ранеными и больными. Лежачих, к счастью, ни одного, все худо-бедно, но ковыляют самостоятельно.
Первый же раненый хорошо знаком – это толстяк-повар, так удививший меня рассуждениями об Англии в самый гнусный момент первой ночи после взятия завода. У него наспех замотаны кисти рук, куртка накинута на плечи. Ошпарился, оказывается, супом. Замечательно, что супы на заводе постные. Значит, ожог кипятком, без жира, а это гораздо лучше и в лечении, и в прогнозе.
Эх, порадовался бы Николаич, хотел ведь, чтоб толстяка сюда перетянули, виды какие-то имел. Поди-ка узнай, что за комбинацию задумывал. Эх…
Не успеваю перемолвиться с толстяком парой слов, как мое внимание отвлекает сценка рядом – проходящая мимо нас молодая мамаша тянет за руку симпатичного дитенка лет трех. Дитенок, чем-то заинтересовавшись, таращится на нас, начинает задерживаться. Мама дергает его резко за ручку, детеныш пускается в рев. Мамаша волочет его дальше, ругая на все корки, как у нас принято – и дураком, и недотепой, и всяко разно. Мамашки обычно не стесняются.
Я срываюсь. Не, обычно-то я смирный, но тут что-то все вместе накатило, и я напускаюсь на мамашку едва ли не гуще, чем она на своего детеныша. Успеваю проинформировать ее, что она дура еловая и таким рывком вполне выдерет у дитенка руку из плечевого сустава (что бывает очень часто), что дитенка ругать нельзя и так далее…
Лаемся минуты две, потом безобразную сцену пресекает Бурш, вмешиваясь с грацией бронетранспортера и разводя враждующие стороны. Мамаша утаскивает ревущего вовсю дитенка, обещая мне всякие кары – и обязательно пожаловаться на меня всем подряд и моему начальству особенно…
От этого я как-то сдуваюсь. Лежит мое начальство на каталке…
Бурш вздыхает, выдает совсем неожиданное:
– Святого пастыря, сущностями безмысленными бурчаща, смело сливной трубе уподоблю. Идемте лучше работать.
Работы оказывается не так чтоб много. Кисти толстый повар и впрямь нехило ошпарил, пришлось повозиться. Теперь мы сидим втроем в комнатушке, которую Бурш приспособил для своих изуверских иголочно-терапевтических упражнений. Спит он тоже тут. Ну неплохо вообще-то устроился, и до работы совсем близко и безопасно сравнительно. Да и отдельная комната, как ни крути. Даже уютно, насколько может быть уютно в жилом кабинете.
– И что вы так завелись? – укоризненно спрашивает Бурш, разворачивая продолговатый сверток из подарочной бумаги.
Черт его знает чего… Словно раньше такого не видел.
– Ну я не знаю. Очень уж не хотелось еще и вывих плеча дитенку вправлять, часто такое бывает. А тут как раз возраст подходящий. Ну и чего она его так ругает, дура? Ей же потом бумерангом. Нельзя так детей ругать.
– Вы не меньше ее старались. Женщин вроде тоже ругать не с руки, – улыбается повар.
– Ну я вообще-то читал, что у детей очень сильно срабатывает психосоматическое при такой ругани. Американцы до войны вон поставили такой инцидент – половину сиротского дома заиками сделали только тем, что каждый день им говорили, что они дураки и заики.
– Да? Было такое? – рассеянно спрашивает Бурш, доставая из свертка бутылку коньяка и скручивая пробку.
– Эксперимент с участием двадцати двух детей в тысяча девятьсот тридцать девятом году поставил профессор Уэнделл Джонсон из университета Айовы и его аспирантка Мэри Тюдор. Детей поделили на контрольную и экспериментальную группы. Контрольной группе говорили только похвалы, особенно радовались тому, как дети чисто и правильно говорят. Экспериментальную группу, наоборот, постоянно попрекали мельчайшими ошибками и все время называли заиками. В результате у детей, которые никогда не испытывали проблем с речью, но, на беду, оказались в экспериментальной группе, развились все симптомы заикания, которые сохранялись и дальше, у многих на всю жизнь. Нечто подобное позже проводили немцы в концлагерях, с такими же результатами. Вы этот эксперимент имели в виду?
– Ага.
– Надо же, – вертит головой Бурш, расставляя более-менее чистые мензурки на покрытой полотенцем табуретке и ломая твердую плитку шоколада. Шоколад «врачебный», с сединой – почему-то часто именно такой лежалый шоколад и конфеты пациенты лекарям дарят.
– Что – надо же?
– Век живи, век учись. Нежелающий учиться останется безобразен, мерзок и затхл. Вы мензурку сможете удержать? – обращается Бурш к повару.
– Лучше во что-нибудь побольше. И небьющееся.
– Пластмассовый стаканчик подойдет?
– Подойдет. Много не наливайте.
– Ну что, почтенный служитель Эс. Ку. Лапа? Каков будет тост? – осведомляюсь я у Бурша.
– За то, что мы живы. Пойдет?
– Пойдет! Будем здоровы.
Коньяк оказывается неожиданно хорошим. Мягко греет глотку и сворачивается теплым уютным клубком в желудке.
– И, тем не менее получается, что мамку эту вы поставили в такое же положение.
– И она теперь тоже поглупеет…
Это приводит меня в смущение. Эк они оба на меня насели.
– Ну хорошо. А как было надо?
Мы принимаем по второй стопочке. Биологу-повару шоколад закидывает в пасть Бурш, пользуя для этого пинцет.
– Может быть, стоит поступать по правилу любимых мной англосаксов. Они никогда не ругают себя и своих. Принципиально.
– Обоснуйте, Федор Викторович.
– Могу и обосновать. Недалеко ходить. Известны вам такие выражения, как «красная тонкая линия» или «атака легкой бригады»? Или не менее известная чисто английская формулировка настоящих джентльменов при катастрофе на море: «Женщины и дети вперед!»
– Конечно, известны. «Тонкая красная линия» – это красномундирный английский полк в Балаклавском сражении осенью тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года, построенный в две шеренги, а не в четыре. Потому как русских в том сражении было чрезвычайно много, и фронт было не закрыть. Символ невероятных усилий на пределе возможностей. «Атака легкой бригады» – опять же героический бросок британцев в тот же день на позиции русских пушек, он стал символом воинского самопожертвования. Ну а последнее – это сначала спасают на шлюпках женщин и детей, а уж мужчины – как получится, символ джентльменства. Итак?
– Итак, вы образованный человек и знаете про героизм английского полка. А можете привести пример такого же героизма против превосходящих сил врага, ставшего нарицательным, но уже из нашей истории? И чтоб об этом символе знали и инглиши? Затрудняетесь? А ведь у нас таких полков много наберется, чтоб сражались как легендарные герои. Но кто о них помнит? Вот, например, Апшеронский пехотный полк носил сапоги с красными отворотами – как символ того, что в бою стоял по колено в крови. Кто из вас двоих может вспомнить, в каком сражении это было? – Мы с Буршем переглядываемся. Вздыхаем хором. – Между тем у того же Апшеронского полка таких полковых наград больше десятка. И серебряные горны, например, зря тогда не давали. И полк такой у нас был не единственный. Самое-то забавное в этой истории, что в том ужасающем сражении под Балаклавой, прославившем в веках «тонкую красную линию», наши кавалеристы не понесли никаких потерь. Вообще. Не то чтоб из всадников кто был ранен, даже конский состав не пострадал.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
