— Ну да, сойдемся же мы на том, что устроит обоих.
— Что значит — устроит обоих? Разве у одного из нас власти не больше, чем у другого? Разве не всегда так бывает?
Но Блэквуд гнул свою линию:
— Кто-нибудь, может, скажет, что этот участок так себе. Тут много, что называется, нежелательного. Мертвая апельсиновая роща. Мавзолей, где лежит целая семья. Да и вы тоже…
— Тоже что, мистер Блэквуд?
— …скажем, человек с определенным прошлым. Такое отпугнет более робких.
Блэквуд ожидал, что лицо Брудера нальется яростью, но этого не произошло. Блэквуд продолжил:
— У дома и участка непростое прошлое. Многие потенциальные покупатели отвернутся от него, мистер Брудер.
— Непростое, по-вашему?
— Правду сказать, да. Такой быстрый упадок — меньше чем за поколение — это неприятный сюрприз для возможного инвестора.
— Что вы хотите сказать, мистер Блэквуд?
— Меньше чем двадцать лет назад это было одно из лучших мест Пасадены. А теперь? Оглянитесь вокруг! Все, кто жил здесь, умерли и покоятся в мавзолее.
— А вот и не все. Вы же сейчас говорили с Зиглиндой. Она, по-моему, очень даже живая.
Блэквуд представил себе эту девушку: внешне она очень походила на Линду в описании миссис Ней, а вот отцовской крови в ней почти не чувствовалось. Блэквуд сказал:
— Кроме Зиглинды, в семье больше никого не осталось. Людям не нравится, когда за их владением тянется такая дурная слава.
— Мы оба знаем, что вы правы, мистер Блэквуд.
Уступчивость Брудера поразила Блэквуда настолько, что он ответил раньше, чем понял, что говорит:
— И еще одно, мистер Брудер. Очень странно, что хозяин Пасадены вы, а не мисс Зиглинда. Это еще один, и немаловажный, между прочим, факт не в пользу этого участка.
Брудер молчал; безмолвствовало все, кроме океана. Наконец он заговорил:
— Мистер Блэквуд… Помните, я рассказывал вам о березовом лесе? Не осталось ли чего-нибудь у вас в памяти?
— Конечно помню. Все помню, до последней мелочи. Но кое-чего в этой истории все же не хватает.
— Не хватает?
— Не хватает, да, мистер Брудер.
— Ваша настырность меня удивляет. Я сказал вам правду.
— Правду, но не всю.
На губах Брудера мелькнула тонкая улыбка, и он сказал:
— Я понял. Вы лучше умеете слушать, чем мне показалось.
Блэквуд увидел в гримасе Брудера одобрение.
— Вы никогда не рассказывали мне, почему после леса поехали за Дитером. Вы никогда не рассказывали, почему сначала очутились в «Гнездовье кондора». Ничто не предвещало вашей встречи с Линдой Стемп.
Грудь Брудера медленно поднималась и опускалась, пальцы трогали бритый подбородок. Он коротко застонал, точно от боли.
— И миссис Ней тоже никогда об этом не говорила, — сказал Блэквуд.
— Черри не знает.
— А я думал, она знает все.
— Почти. Очень давно я еще кое-что пообещал. Пообещал держаться правды. Впрочем, это обещание сейчас уже ничего не стоит…
Брудер медленно поднялся и сделал Блэквуду знак следовать за ним. Они прошли в дверной проем, прикрытый простыней на веревке. Брудер отодвинул ее, и они оказались в узкой комнате по обратную сторону камина. Там было маленькое окно, задернутое мешковиной, керосиновая лампа лила тусклый свет, а на койке свернулся, как кошка, крошечный, седой как лунь старик. Он спал, во сне борода его мерно колыхалась, веки у него были толстые, как оконные ставни, а в руке он сжимал луковицу.
— Это кто, Дитер? — спросил Блэквуд.
Брудер кивнул.
— Но ему же лет сто!
— Около того.
— Я и не знал, что он жив.
— А вам кто-нибудь говорил, что он умер?
— И сколько лет он вот так лежит?
— Двадцать или двадцать пять.
— Кто за ним смотрит?
— Больше всего Зиглинда, ну и Пэл тоже.
Брудер опустил простыню и вернулся в кресло-качалку. Блэквуд пошел за ним, но приостановился у окна, чтобы посмотреть, как пеликан замирает над водами океана и стремительно ныряет вглубь, за своей добычей. Пять рядов волн мчались к берегу, по одному из них летела доска для серфинга, а за волнами болтались буйки, поднималась из глубины акула, бесконечно расстилалась синяя гладь океана.
— Много он повидал на своем веку, — сказал Блэквуд.
— Почти все, что вы слышали от меня и от Черри, начинается с него… Я вам этого еще не говорил, мистер Блэквуд, но всей правды никто и никогда не узнает.
— Я умею хранить секреты, мистер Брудер.
— Я мог унести ее с собой в могилу.
— Разве это честно?
— Честно? По отношению к кому?
— Не знаю. Но если вам есть что рассказать, то, по-моему, вам захотелось бы поделиться хоть с одним человеком перед…
Блэквуд не договорил, потому что знал достаточно и понимал — здесь перестараться никак нельзя.
— А почему это я должен делиться именно с вами?
— Потому что когда-нибудь я могу стать хозяином вашей земли.
— Всегда мы к этому возвращаемся, вот ведь как, мистер Блэквуд.
— К чему — к этому?
Теперь Блэквуд не знал, о чем говорит Брудер. Да он и не мог этого знать. И все же у него было чувство, что все идет так, как надо ему, и он уже начал надеяться, что поедет из «Гнездовья кондора» с договором на Пасадену, покоящимся в бардачке его машины. Блэквуд так упивался своим талантом переговорщика, что буквально опешил, когда Брудер перебил его мысли словами:
— Дитер отдал мне свою дочь.
От удивления Блэквуд выкатил глаза и сказал только:
— Простите…
— Да, он отдал ее мне. Мы поменялись.
— Мистер Брудер, извините, я вас, кажется, не совсем понимаю…
— Это все из-за войны.
— Да, сейчас многое из-за войны.
— Я, понятно, про прошлую войну. Она похоронила прошлый век, так ведь?
Блэквуд ответил «да», но так и не понял, с чем, собственно, он согласился. Ожидая, когда Брудер продолжит, Блэквуд вдруг вспомнил Эдит Найт: надо все же попробовать разыскать ее. Он сразу же решил, что наймет в Бостоне частного детектива и отправит его прямо в Мэн. Блэквуд велит ему искать в Портленде и восточнее, не пропускать ни одной самой крошечной деревеньки, ни одной бухты среди скал. Напротив Блэквуда в кресле покачивался Брудер, устраивался поудобнее, чтобы начать следующий рассказ. Он собирался, как выражалась миссис Ней, «расставаться», и Блэквуд понял, что когда-то настанет и его черед выложить кому-то свою историю как на духу. Он вздрогнул и впервые в жизни испугался сам себя. Что сделал Блэквуд? Кем он стал?
