Пальцем не шевелит, чтобы понять ребенка, почувствовать душу, да просто поговорить, в лучшем случае – в магазин сводит.
Она поняла, что говорит про свою мать, и замолчала, чтобы не портить себе настроение. Вчера, отстояв на почте очередь, она перевела маме очередную порцию денег, а уже сегодня с утра вместо поздравления получила телефонный выговор за опоздание:
– А ты не подумала, что у меня тоже должен быть праздник и я должна заранее купить продукты? Или хочешь, чтобы я подала на алименты?
Летом, рассказывая Филиппу об отношениях с матерью, она ухитрилась не заплакать. Филипп слушал ее с каменным лицом, выдававшим волнение, но потом взял ее руку и дыханием согрел холодные пальцы, словно хотел передать частичку своей силы.
Она не хотела, но губы сами произнесли его имя:
– Филипп…
Медом растекшись на губах, дорогое имя новогодней гирляндой вспыхнуло и заиграло в еловых ветках. Кирпичников вынул вилку из розетки и обернулся:
– Значит, твоего парня зовут Филипп?
Ей не хотелось обсуждать свои чувства с Кирпичниковым: Филипп был только ее, и больше ничей.
Она коротко бросила:
– Я пошла делать оливье, и у меня есть банка шпрот. Как ты смотришь на фаршированные яйца?
– На фаршированные яйца я смотрю с любовью, – с серьезной миной ответил Кирпичников.
Петербург, 2015 год
В жизненных приоритетах старшего лейтенанта Олега Кирпичникова женитьба значилась последним номером. Сначала предстояло окончить Университет МВД, а потом заиметь квартиру, хотя, конечно, лучше наоборот. Сейчас он кантовался в съемной клетушке, потому что не выносил алкаша-отчима и не понимал долготерпения матери, которая на все обвинения в мягкотелости тихо плакала и продолжала выносить наглость и грубость.
Пару раз Кирпичников тряс отчима за грудки, чтобы тот не поднимал на мать руку, и результат оказался положительным. Отчим его как огня боялся.
Самому Олегу с девушками не везло: все знакомые оказывались ветреными, глупо кокетничали и, самое ужасное, курили! Курящую жену он не представлял, и потому все знакомства заканчивались довольно быстро. То ли дело Аглая Мезенцева! А ведь сначала он подозревал, что она поехала за границу прятать деньги Евгения Борисовича. Если бы не секретарша, которая, сморкаясь в носовой платок, выложила всю подноготную конфликта, то не сидел бы он сейчас здесь и не смотрел, как в Аглаиных глазах играют блики света новогодней гирлянды. В кокошнике с серебряной окантовкой она выглядела дивной красавицей, и Олег Кирпичников понял, что волнуется.
Он посмотрел на нее сквозь бокал с шампанским и отсалютовал:
– За прекрасных дам!
Улыбка Аглаи заставляла его вести себя глупо. Он по-дурацки шутил и изображал из себя гусара, потом спохватывался и, чтобы скрыть смущение, громоздил новую несуразность. Хотя ее смех звенел не переставая, Олег видел, что ей грустно. Про себя он на все лопатки ругал этого неведомого Филиппа, который вкрался в Аглаину жизнь и теперь мешает построить новые, прочные отношения с каким-нибудь отличным парнем, спортсменом-разрядником, желательно в полицейских погонах старшего лейтенанта.
При выключенной люстре огоньки елочной гирлянды окрашивали комнату разноцветными мазками света. За окном бабахала канонада фейерверков. Соседи сверху в несколько глоток орали «С Новым годом!» и плясали так, что звенела посуда на столе.
– Мадам, я приглашаю вас на танец, – неуклюже сказал Кирпичников, внутренне передергиваясь от мысли, что сморозил очередную пошлость.
Ковырнув вилкой салатный листик, она посмотрела в окно на полыхающее салютами небо и встала:
– Пойдем лучше погуляем. А потанцуем как-нибудь потом.
«…если захочешь…» – мысленно дополнил фразу Кирпичников, одновременно думая о том, что, может быть, на улице он сможет как бы нечаянно поцеловать Аглаю. Поцелуй был загадан под бой курантов, а новогодние желания должны сбываться. Он постарается коснуться губ Аглаи нежно и трепетно, чтобы по телу разошлась теплая волна нарождающейся любви.
Само собою, за первым поцелуем последуют второй, третий, а там, глядишь, и закрутится у них настоящее чувство, такое, чтоб вместе и в горе, и в радости.
На улице шел снег, засыпая прошлогоднюю грязь и пустые коробки от петард. Веселая толпа подбрасывала дровишки в топку хорошего настроения. Люди вокруг пели, смеялись, кружились в танце, и Кирпичников увидел, что Аглая тоже приплясывает под новогоднюю музыку из раскрытого окна.
Он взял ее за руку и повернул лицом к себе:
– Аглая, ты самая…
– Знаю-знаю, – она тряхнула головой так, что с волос слетел кокошник, небрежно надетый прямо на голубую вязаную шапочку.
Проклиная упущенный момент разговора, Кирпичников наклонился поднять кокошник, а когда выпрямился, понял, что угодил в беду: прямо на него, раскинув руки для объятия, двигалась скупщица краденого Людка Бляхина, по прозвищу Муха. Сам Кирпичников был крепким мужчиной, но объемистая Муха значительно превосходила его габаритами.
– Старший лейтенант, господин Кирпичников, лучший опер нашего отделения, отец родной!
В спутанных волосах Людки Бляхиной поблескивали нити золотого дождя, вместо серег на ушах болтались красные елочные шарики.
– Сдурела, Бляхина, какой я тебе отец? Ты меня в два раза старше, – зашипел Кирпичников, сдавая назад, пока не уперся спиной в решетку ограды.
Бляхина игриво засучила ногами, явно собираясь отбить чечетку. Золотой зуб в ее рту сиял как лампочка Ильича. Набрав воздуху в легкие, Бляхина с густым перегаром выдохнула:
– Мери Кристмас, Олег Александрович, и это… хеппи бездей ту ю!
Рывком перебросив свою тушу вперед, Бляхи-на взяла Кирпичникова за грудки и смачно влепила в губы крепкое лобзание, от которого его едва не вывернуло наизнанку.
«Все, Бляхина, ты труп», – пронеслось в мозгу с быстротой молнии, вместе с осознанием того, что не этот поцелуй он загадывал и что Аглая теперь потеряна навсегда. Краем глаза он видел, что она, закрыв лицо руками, содрогается от хохота.
Кинув уничтожающий взгляд на Бляхину, стоявшую рядом с кротостью ягненка, он перескочил через чьи-то ноги и метнулся к Аглае:
– Аглая, понимаешь, это одна шалава с нашей земли, в общем, постоянная посетительница отделения, – не зная, как охарактеризовать Бля-хину, он развернулся и погрозил ей кулаком. Та послала ему воздушный поцелуй.
– Аглая, я тебе все объясню.
– Не надо, Олег, а то меня совсем уморишь, Спасибо тебе за Новый год. Не провожай, как-нибудь увидимся!
В глазах Аглаи искрился смех, словно она просмотрела курьезную клоунаду с двумя придурками, одним из которых был он, Олег Кирпичников собственной персоной. В расстроенных чувствах он долго бродил знакомыми улицами – сначала шумными, потом пустынными, и к рассвету вышел на детскую площадку в каре серых пятиэтажек. Устав от праздника, город засыпал. Одно за другим гасли окна, оставляя право света лишь елочным гирляндам и лесенкам из искусственных свечей.
