— Паршивая погодка-то, вот чего, — заявил Скелгейт вместо приветствия, как всегда хлюпая вечно простуженным носом.
— На Кросс-Гейтс вчера ночью было ограбление, — сказал Чедвик. — Кто-то уехал на машине с пятнадцатью ящиками столовых приборов. Отличные. Серебряные. Тебе в руки они, часом, не попадали?
— Столовое серебро, говорите? Давненько ничего такого не видал, вот чего.
— Но ты дашь мне знать, если увидишь?
— Ясное дело, мистер Чедвик.
— Мы думаем, что за этим может стоять банда Ньютона, а ты знаешь, как я заинтересован в том, чтобы их посадить.
При слове «посадить» Скелгейта передернуло, хотя оно относилось не к нему.
— Стало быть, Ньютоны. Сволочные рожи они, вот чего.
— Возможно, они планируют новые налеты. Если что-то услышишь, мы с тобой могли бы заключить наше обычное соглашение.
— Буду держать ушки на макушке, мистер Чедвик, вот чего. — Скелгейт зыркнул по сторонам маленькими глазками хорька. Мания преследования была еще одной его отличительной чертой: он вечно боялся, что кто-то за ним наблюдает или подслушивает его. — Это все, мистер Чедвик? Можно я пойду? А то я не хочу, чтоб нас видели вместе. Эти Ньютоны — свирепые гады. Им ничего не стоит на месячишко уложить человека в больницу, вот чего.
Чедвик помолчал; он внутренне напрягся, понимая, что вот-вот переступит черту и возврата уже не будет. Больше всего на свете он хотел, чтобы Ивонна вернулась домой, а Мак-Гэррити сел в тюрьму за убийство Линды Лофтхаус. Быть может, тогда он обретет покой?.. Но в глубине души инспектор отдавал себе отчет, что все идет к тому, чтобы душевный покой покинул его навсегда. Строгое религиозное воспитание подсказывало Чедвику: совершив то, что он задумал, он обрекает себя на вечные адские муки. Что ж, пусть будет так.
Он ощутил внезапную тяжесть в груди. Не острую боль — просто тяжесть; ему всегда казалось, что так должны чувствовать себя несчастные страдальцы, у которых «разбито сердце», как поют в сентиментальных песенках. Подобное чувство Чедвик испытал лишь однажды: когда выбегал с десантного корабля на берег утром шестого июня сорок четвертого, но в тот день в шуме и дыме сражения он скоро позабыл про тяжесть в сердце, пытаясь уклониться от минометного и пулеметного огня.
— У меня к тебе еще одна просьба, — выдавил Чедвик с трудом.
Скелгейту это явно не понравилось. Он чуть ли не подпрыгивал на месте, переступая с пятки на носок.
— Чего еще? — спросил он. — Вы ж знаете, я для вас все сделаю, что могу.
— Мне нужен пружинный нож. — Вот и все. Теперь он это сказал.
— Пружинный нож?
— Да. С черепаховой ручкой.
— А зачем вам пружинный нож?
Чедвик сурово поглядел на него:
— Сможешь достать?
— Ясное дело, — ответил Скелгейт. — Проще, чем яйцо из-под курицы.
— Когда?
— А когда он вам нужен?
— Побыстрее.
— Завтра, на этом же месте, в это же время?
— В самый раз, — ответил Чедвик. — Буду тебя ждать.
— Не волнуйтесь, приду. — Скелгейт огляделся, убедился, что беспокоиться не о чем, и припустил вниз по береговой дорожке. Чедвик смотрел ему вслед и спрашивал себя: что же привело его, Чедвика, в это Богом забытое место с такой богопротивной целью? Потом он повернулся и зашагал под дождем обратно к машине.
