– Какие цели определены как предварительные? – задал вопрос президент Трумэн, который все это время думал только о том, как такому толстяку позволяют служить в армии: ведь он тут же задохнется на первом пробеге контрольной полосы…
– Для Японии – это Кокура, Симоносеки, Хиросима, Ниигата, Нагасаки и Киото.
– Почему так много, ведь бомб всего две? – Мы пытаемся скомпенсировать влияние погодных условий, – ответил за Гровса маршал авиации. – Обе бомбы должны быть сброшены только лишь визуально и при стопроцентной видимости цели. Ведь все, что там произойдет, потребуется снимать, производить замеры. Поэтому вначале к целям вылетят самолеты-разведчики, и лишь когда они сообщат все данные о погоде, пилоты самолетов с бомбами на борту должны будут сами выбрать подходящую цель.
– Я считаю, – заметил Оппенгеймер, – что Киото из этого списка следует исключить. Это центр древней японской культуры, средоточие множества храмов, вся их тысячелетняя история. Если мы все это уничтожим, японцы нам в будущем этого никогда не простят.
– Логично, – заметил президент, – пяти городов вполне достаточно. Однако насколько я в курсе дела, Симоносеки сильно пострадал от налетов наших В-29, поэтому нам желательно выбрать по возможности такую цель, которая бы позволяла как можно точнее определить поражающее действие нового оружия, не так ли?
Маршал авиации согласно кивнул головой. – Хорошо, Симоносеки исключается. – Что же касается Германии, – продолжал Гровс как ни в чем не бывало, – то здесь в качестве целей взяты Штутгарт и Нюрнберг, поскольку все остальные города либо слишком малы, либо велики по своей площади, либо уже в достаточной степени разрушены ударами нашей авиации.
– Вот как! – президент усмехнулся и посмотрел в сторону британского маршала авиации. – Я вижу, что вы так постарались вбомбить Германию в каменный век, что там уже и целых городов не осталось.
– Вполне можно сбросить бомбу на Мюнхен, – заметил Гровс. – Как-никак это колыбель фашизма и…
– Одну из бомб необходимо в обязательном порядке сбросить на Берлин, – безапелляционным тоном заявил президент. – Да, я знаю, что сейчас город окружен русскими войсками, что не сегодня завтра он ими будет взят. Но именно потому его и нужно будет подвергнуть бомбардировке в первую очередь. Чтобы все видели, что это мы уничтожили и самого Гитлера, и столицу его государства, что это мы, а не они мощным победоносным ударом закончили эту войну.
– К тому же сами русские солдаты нам за это только спасибо скажут. Вон, читали, – и президент указал на лежавшие на столе дайджесты прессы, – что маршал Жуков говорит об их тактике разминирования немецких минных полей? Он сейчас и под Берлином точно так же гонит своих солдат на мины, как это было и до этого. А тут, я уверен, немцы сразу сдадутся, к тому же это можно будет легко объяснить нашим желанием оказать помощь доблестным советским войскам.
– Две бомбы планируется сбросить в один день, – опять начал говорить Лесли Гровс. – Ориентировочно первая бомбардировка должна быть проведена 5–6 августа. Подготовлены два авиакрыла из самолетов В-29. Летчики прошли усиленную тренировку. Им лишь остается выполнить ваш приказ, мистер президент.
– Возможно, стоит предупредить русских о возможных последствиях радиации, – перебил его Оппенгеймер. – Ведь если они ринутся в город сразу же после взрыва, то почти наверняка получат большие дозы облучения…
– Конечно, конечно, – успокоил его Трумэн, – необходимая информация, которую вы подготовите вместе с генералом Гровсом, будет незамедлительно передана господину Сталину.
* * *
Берлин горел. В предместьях днем и ночью шел бой, однако город все еще держался, хотя со всех сторон уже был окружен русскими танками. Ни управляемые по проводам противотанковые ракеты, ни время от времени прорывавшиеся к городу реактивные бомбардировщики «Арадо» и истребители «Швальбе» не могли склонить чашу весов в пользу обороняющихся. Гитлер, чуть ли не полностью парализованный, продолжал бросать в бой все новые и новые силы ополченцев, в которые уже записывали даже 12-летних детей и 75-летних стариков, однако сделать ничего уже было нельзя. Только что была взята Прага, в Вену вступили американские войска, на остров Борнхольм высадились советские десантники.
Всем маломальски думающим людям было очевидно, что поражение пришло потому, что сама идея блицкрига была порочной изначально, пусть даже какое-то время она приносила успех.
Да, на ограниченных по размерам территориях все шло великолепно. Но как только блицкриг применили в России, он тут же начал давать сбои и даже отнюдь не потому, что русские большевики отличались какой-то уж особой нечеловеческой смелостью или фанатизмом, хотя и его в войне с русскими было более чем предостаточно. Просто очень уж длинными и уязвимыми стали коммуникации, слишком много людей требовалось, чтобы обеспечивать их функционирование, слишком много горючего и запасных частей было необходимо, чтобы немецкая армия могла бы здесь побеждать.
«Гитлер еще мог победить, – думал укрывавшийся в подвале министерства труда Шахт, – если бы он перетянул на свою сторону всех русских, недовольных сталинским режимом. Как и Наполеон, которому стоило только лишь отменить в России крепостное право и наделить мужиков землей, как вся Россия закричала бы ему «ура». Но… как же тогда было быть с национал-социалистической идеей? Как объяснить немцам, за что они проливают свою кровь? Получается, что идеи национал-социализма годились только для того, чтобы разжечь эту войну, но вот вести ее требовалось уже под совершенно другими лозунгами. В особенности против России. А наш гениальный фюрер понять этого так и не сумел. Впрочем, как и все мы. И вот теперь не сегодня завтра русские войска войдут в Берлин, и нет никакой возможности из него улизнуть!»
Шахт не знал, что всего лишь за день до того, как ему в голову пришли все эти скорбные мысли, американское командование предложило советским маршалам, командовавшим операцией по взятию столицы Третьего рейха, нанести по городу мощный бомбовый удар, чтобы облегчить им его штурм. Немного поколебавшись, но понимая, каких это будет стоить жертв, они все же дали свое согласие. И вот теперь 5 августа 1945 года в утреннем небе над Берлином появился всего один самолет В-29 с одной-единственной бомбой на борту. Вес ее составлял не так уж и много – 4080 кг, учитывая, что союзники сбрасывали на Германию бомбы и покрупнее, весом до 10 тонн. Так что эта была еще не самая большая.
Вот только эта бомба была атомной! Прошло всего лишь несколько минут, и всю центральную часть Берлина накрыл огромный огненный шар. Другой точно такой же шар тем же утром поднялся и над японским городом Хиросима, поскольку все остальные цели роковым образом в этот день закрывали облака… И немцы, и японцы, вернее их правители, забыли про еще одно важное правило человеческого бытия – чем сильнее внешнее давление на социум, тем более сильное сопротивление оно порождает…
* * *
Японского города не существовало по крайней мере уже 10 минут, однако для командира американского эсминца «Лафф» это не имело никакого значения, даже если бы он об этом уже знал. Его корабль находился в радиолокационном дозоре, и именно в это время его атаковали японские камикадзе. Это был новый корабль, вооруженный двумя 127-мм орудиями с радиолокационной системой наводки и несколькими зенитными автоматами калибра 40 и 20 мм. Воздушное прикрытие в районе дозора осуществляли истребители «Корсар». Командовал кораблем капитан Уильям Бертон.
