И вот, проходя мимо винзавода, он воззвал к совести Льва Ильича:
– Что это вы с людьми делаете, господин директор? Разложили все село окончательно! И я знаю, для чего! У нас теперь акционерное общество, мы все пайщики, так? Но кто имеет настоящие доходы? Только вы и особо приближенные лица! А кто должен иметь? Все! Но вы всем залили глаза вином, господин директор! Учета нет, контроля нет, что хотите, то и творите!
Лев Ильич, оторвавшись от бумаг, которые рассматривал, стоя у очередной машины, поднял голову, прищурил глаз и некоторое время слушал Дуганова без эмоций на лице. Потом поискал взглядом, увидел Куропатова и сказал ему с досадой:
– Дай ты ему по роже, что ли?
Куропатов, который как раз был в энергичном настроении: возил, таскал, подавал, принимал и все не мог умаяться, – с охотой отозвался:
– Это запросто!
И пошел к Дуганову
– Только попробуй! – остерег его Дуганов, но возможности для пробы не дал, отошел подальше и оттуда крикнул:
– А вот описать в письменном виде ваши безобразия и послать на имя губернатора! Или вообще в Москву!
– Шли! – разрешил Лев Ильич. – Сколько угодно! Хоть президенту!
– Думаете, я шучу? Я не шучу! – крикнул Дуганов.
3
Он не шутил – в том смысле, что душа горела против недостатков в экономической, общественной и частной жизни Анисовки, давно уже горела, всегда горела. Бывало когда-то, писал он возмущенные письма в областную газету «Сарайский коммунист», в обком партии, в ЦК КПСС[1].
Так вот, Дуганов когда-то смело писал о недостатках, и даже получал иногда ответы, и даже один раз приняли меры: прислали трос для починки подвесного моста через Курусу. Но по поводу исправления людей Дуганов никаких мер не видел и давно разочаровался. Понял он также, что письма в самые высокие инстанции никого не пугают. Зря старался, получается. И получается, обоснованно смеется над ним Лев Ильич Шаров, неуязвимый олигарх и жулик. Ничего он не боится, как и другие. Читыркин, например, даже проклятия матери не испугался, когда она отговаривала его разрывать могилы. У развалин бывшего сельхозтехникума «Красный студент», размещавшегося в бывшем дворянском поместье, стоит старая, разрушенная церковь, возле церкви небольшое кладбище с памятниками, здесь похоронена в незапамятное время семья помещицы Охвостневой во главе с нею самой; и вот кто-то пустил слух, что усопших клали в могилы с драгоценностями, брильянтовыми и золотыми украшениями. Вскоре там рылось несколько мужиков, и больше всех старался Читыркин. Мать его узнала об этом и пригрозила, что проклянет. Он только посмеялся. Она, измученная донельзя беспутным сыном, пошла к церкви, перекрестилась, попросила прощения, отошла в сторону и крикнула в направлении Ивановки: «Проклинаю!»
Ну и что? Ничего. Читыркину от этого не стало ни жарко ни холодно. Правда, драгоценностей он и его товарищи не нашли. Причиной Читыркин посчитал проклятие матери, напился, пришел к ней и ругал ее матом за то, что лишила сына последней возможности счастья.
В общем, не боятся люди ни власти, ни родных, ни соседей, ни Бога, хотя с виду и стесняются, но это лицемерие, считал Дуганов.
Он достал из шкафа большую папку с официальными и личными письмами, перебирал их, думал, вспоминал. Мысль возникла: много в жизни всего было, впору мемуары писать.
4
Анисовка смеялась: Дуганов мемуары пишет. Не все даже это слово толком поняли.
– Каки таки мумуары? – спрашивала в магазине Акупация у хохочущего Володьки Стасова.
– Мемуары! – кричал Володька.
– Мимо нары? – не могла расслышать и понять глуховатая Акупация.
– Мемуары, бабка! Воспоминания!
– Об чем?
– О себе!
– А чего ему о себе-то вспоминать?
Вошедший Мурзин пояснил и ей, и Клавдии-Анжеле, и Володьке:
– Мемуары – это не только о себе, а о тех исторических событиях, которые происходили вокруг человека в прошедшее время. Например, у маршала Жукова очень содержательные мемуары о войне. Читала, Клавдия Васильевна? Могу принести!
Володька (естественно, выпивший) сказал Акупации:
– Ты глянь, бабка, он на нас и внимания не обращает! Мы не люди для него! Он к ней нагло в гости напрашивается!
– Ты помолчал бы, юноша! – посоветовал ему Мурзин.
Володька не прислушался к совету. Наоборот, он закричал против Мурзина грубые и обидные слова и с этими словами бросился на Александра Семеновича, обхватил его за шею и стал мотать тело Мурзина с тем, чтобы выкинуть его из магазина. Но Мурзин зацепился ногами за ствол лимонного дерева, что стояло в большой кадушке. Ствол гнулся. Акупация и Клавдия-Анжела ужасались. Тут кадушка вместе с деревом упала, Володька от неожиданности выпустил шею Мурзина, тот вскочил и, будучи старше и опытней, произвел точный удар Володьке под дых. Володька согнулся. Мурзин взял его за голову и, пихая, вытолкнул из магазина. Через минуту Володька влетел с дрыном, выломанным из забора. Акупации хотелось убежать, но она боялась пропустить самое интересное, поэтому присела в углу и оттуда смотрела. Клавдия-Анжела выскочила из-за прилавка, встала перед Володькой и закричала:
– А ну, отдай! Дурак!
И вырвала у него дрын. И сказала Мурзину:
– Тебе, Александр Семенович, врачу надо показаться. У тебя вся шея в травме, красная!
– Так, значит? Таков ваш выбор, Клавдия Васильевна? – спросил Володька.
5
Клавдия-Анжела и впрямь сделала свой выбор: закрыла магазин и повела Мурзина не к Вадику в медпункт, а к себе домой. Там он и остался сначала до утра, а потом на все время.
