не присоединилась к лагерю тех, кто поддался иллюзорному желанию решать все политические вопросы насильственным путем», – говорилось в посвященном ей некрологе, который написал решительный противник всех политических восстаний, а прежде ее главный партийный оппонент, тот, кто не мог не остаться в живых после этой братоубийственной борьбы, – Эдуард Бернштейн.
Позднее, когда тридцатилетняя эпоха войн, революций и снова войн завершится, Западная Европа станет жить по принципам, которые отстаивал один из крупнейших социал-демократов начала XX в. Бернштейн, а вовсе не по принципам, которые порой, к несчастью для себя, защищала Роза Люксембург («…без околичностей расстрелять» и т. п.).
Незыблемым, неприкосновенным останется лишь один ее принцип: «Свобода – это всегда свобода для инакомыслящих».
Германская армия получила удар ножом в спину
1918 г.
Осенью 1918 г. в Германии ничего не желали так страстно, как мира, и ничего не боялись так сильно, как окончания войны.
Наступил ноябрь. Стране предстояло пережить 11 дней, которые потрясут ее. К этому времени всех уже не покидало ощущение, что война проиграна. В конце октября начала рушиться Австро-Венгерская империя – главная союзница Германии. 28 октября в Праге была провозглашена Чехословацкая республика. 1 ноября объявила себя независимой Венгрия.
В самой Германии назревала революция. К 3 ноября главный военный порт Киль оказался в руках восставших матросов.
В тот день генерал-лейтенант Николаус Риттер фон Эндрес, награжденный Железным крестом и орденом «За заслуги», пытаясь осмыслить происходящее, записал в дневнике: «Перекинется ли на нас революционный пожар из Австрии? […] Как поведут себя солдаты, когда вернутся домой?» (здесь и далее цитаты взяты из книг «1918: Die Deutschen zwischen Weltkrieg und Revolution» – «1918: немцы между мировой войной и революцией», 2018 и «Verborgene Chronik 1915–1918» – «Тайная хроника 1915–1918», 2017).
Три дня спустя он признался на тех же страницах: «Я почти ничего не могу есть. Виной всему, пожалуй, опять это внутреннее волнение. Если бы не мой долг перед семьей, я бы с такой радостью свел счеты с жизнью».
Мрачные чувства овладели тогда миллионами немцев. Все перемешалось в те дни: радость и ярость, счастье и стыд, разочарование и надежда на лучшее. Дневники и письма людей сохранили образы того смутного времени.
В Веймаре Кете Леман не покидает ощущение катастрофы, надвигающейся на Германию. Она пишет 4 ноября: «Мало надежды на то, что враги будут обращаться с нами человечно. О наше бедное, любимое отечество! Против своей воли оно было втянуто в эту безумную войну, и мы же теперь еще будем так жестоко наказаны за всю нашу храбрость. […] Что же за времена такие! Живешь от одного дня к другому и думать не смеешь о дальнейшем».
7 ноября Риттер фон Эндрес, сам давно впавший в отчаяние, с ужасом отмечает, как изменилась армия, как бурлит и клокочет темная солдатская масса: «Наши люди больше не выдержат этого! У всех у них в голове прекращение огня и мир! […] Трудновато будет воевать с такими людьми! Они отравлены большевизмом. Самое время – заканчивать войну!»
Но в эти дни даже война постепенно отходит на второй план. С началом переговоров о прекращении огня, проходящих во французском Компьене, начинают рушиться устои государственной власти в Германии. Трон под императором зашатался. Еще в октябре президент США Вудро Вильсон заявил, что Германия должна стать демократическим государством. Дискурс демократии не оставлял места кайзеру Вильгельму II.
Все ли готовы были согласиться с этим? В Германии назревал раскол. Восемнадцатилетняя Рут Хильдебранд, выросшая в Силезии, записывает в своем дневнике: «Да здравствует кайзер Вильгельм! Он обязан, он должен остаться нашим императором. Тьфу на всех, кто задевает династию Гогенцоллернов, кто хочет подорвать ее устои, в ком умерла честь. Стыд и позор всем им и их сторонникам! Неужели только мы, немецкие женщины, должны выступить и сказать им это? […] Поднимайся же, о немецкий народ! Сплотись вокруг трона своего короля».
Впрочем, в тот день, 8 ноября, и сам кайзер еще надеется ответить революционерам «с помощью пулеметов». Разве он покинет трон «из-за пары сотен евреев и какой-то тысячи рабочих»?
Он по-прежнему уверен в своей победе, пусть над внутренними врагами, в то время как солдаты на фронте массово возмущаются своим верховным командованием, которое, похоже, скрывает от них подлинное положение дел.
Знали бы они, что командующие – Пауль фон Гинденбург (1847–1934) и Эрих Людендорф (1865–1937) – давно уже старались не думать об истинном положении дел. Весь этот незабываемый 1918 год они стремились только к победе и, словно одержимые, не замечали реальность. Они напоминали слепцов, отважно бредущих по улице, – таких легко ударить ножом в спину!
Гинденбург (слева) и Людендорф. Май 1918 г.
8 августа 1918 и отцам-командирам стало очевидно, что поражения не избежать. Под Амьеном войска Антанты прорвали линию немецких войск и углубились им в тыл на 27 километров. Тогда немцы понесли тяжелый урон, потеряв в последующие пять дней 74 тысячи человек убитыми, ранеными, пленными. Но, главное, армия кайзера лишилась прежней уверенности. Невидимое облачко паники окутало немецкие позиции, отравив души солдат, как ядовитый газ.
На стороне британцев и французов было теперь превосходство в воздухе, а еще они располагали танками – оружием, которого практически не было у немцев. Командование же нагло врало солдатам, пытаясь их убедить в том, что танков не надо бояться: «Что должен знать немецкий солдат о танковом оружии? […] Танк – это, главным образом, средство устрашения. Он выглядит опасно, но, в действительности, не так грозен. Оставайся спокойно лежать, и пусть танк едет на тебя».
Сколько таких камерадов, бессильно лежавших на земле, перевидал за эти годы немецкий солдат!
Эрнст Эберляйн, награжденный 1 ноября Железным крестом 1-го класса, вспоминал события того дня, когда он – и это было главное! – потерял своего друга Вернера: «Вернер лежал распростертый на земле, бледный, как мел, но спокойный. Должно быть, он умер сразу. Осколки гранаты снесли ему ползатылка, пробили грудь и бедро. Меня очень поразила его смерть».
Даже вдумчивые политики долгое время верят лжи, распространяемой генералами. Например, будущий министр иностранных дел Вальтер Ратенау возмущается: «Ошибкой была преждевременная просьба о перемирии. Страна не сломлена, ее ресурсы не исчерпаны, ее люди не устали. Мы ослабли, но еще не побеждены. Ответ [Вильсона] мы получим. Он разочарует нас; более того, он будет неприятным, унизительным, слишком тяжелым для нас. […] Все мы не хотим войны, мы хотим мира. Но не мира ценой порабощения».
Такое чувство испытывали тогда многие. Но дальнейшие события были
