Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
не понимали и не признавали значения фундаментальных наук в развитии общества. Прикладная наука вырывалась на передовые позиции – давай быстрей и больше нефти, угля, леса, плотин, хлеба! Торжествовали заядлые мичуринцы и чиновники от науки. И они были обласканы властью за преданность, их именами были названы города, улицы, НИИ, заводы и фабрики. Многие из них были людьми, искренне верившими в идеалы светлого будущего, и они ушли из жизни с чувством честно исполненного долга перед народом и властью. Но знали бы они какими экономическими провалами грозили обществу гонения на свободу мышления. И ведь не ученые боролись с властью, а власть боролась с учеными. Достаточно напомнить трагические судьбы выдающихся российских умов, чьи имена до сих дор находятся в забвении; Н. И. Вавилов – выдающийся генетик, А. Я. Чаянов – уникальный экономист в области сельского хозяйства; М. М. Орлов, В. Н. Сукачев, М. Е. Ткаченко, М. Н. Римский-Корсаков – блестящие представители лесной науки и много других ярких личностей. Вспомним имена А. Н. Туполева и С. П. Королева…
Под видом творческих дискуссий проводилась беспардонная травля ученых, которые были несогласны с ненаучными принципами в обосновании методов решения ближайших по времени и перспективных задач. В открытой печати шельмовались яркие личности, которые инако мыслили. Их причисляли к числу «прислужников менделизма-морганизма-вейсманизма», не давая защитить свои концепции. Генетика и кибернетика объявлялись буржуазными измышлениями. А затем с ними быстро расплавлялись через систему репрессивного аппарата.
Даже находясь в условиях личной несвободы, некоторые из них смогли реализовать свою творческую одаренность в «шарашках», но беда еще и в другом – они не имели возможности создавать свою школу последователей.
Потребуется еще не одно десятилетие, чтобы хоть частично восполнить потери передовой научной мысли. Но для этого необходимо изучать подлинную историю наших предков, ибо без этого обществу грозит еще больший провал – потеря остатков нравственных критериев и чувства национального самосознания.
И как тут не вспомнить наказ Д. И. Менделеева: «Без светоча науки и с нефтью будут потемки».
96
Московский государственный архив, ф, № 450, оп. 8, д. 323. На последней странице этого документа в списке пользователей стоят только подписи сотрудника архива и автора, то есть никто из «говорунов» не удосужился поинтересоваться документом.
97
По сведениям Евгения Борисовича: «У нас дома часто вспоминали и рассказывали об А. В. Бари, о его таланте, доброте и отзывчивости к окружающим. Его дочь Ольга Александровна Бари-Айзенман была одной из способнейших учениц моего деда, академика живописи Л. О. Пастернака. Меня водили к ней в группу рисования, которому она обучала знакомых детей. С нею, ее сыном и дочерью, ее сестрой Лидией Александровной Бари моего отца, Бориса Пастернака, связывала многолетняя дружба. К помощи Айзенманов он прибегал, приводя в порядок работы своего отца, а Лидия Александровна, работая в Библиотеке иностранной литературы, держала его в курсе того, что писали о нем за границей в последние годы его жизни».
98
В трудное время для семьи Воскресенских рояль был продан. Любознательные москвичи могут полюбопытствовать – его № 107313; а заодно и вспомнить – чьи руки касались его клавиш.
99
Кирилл Петрович Кондрашин (1914–1981 гг.) – известный дирижер в советское время, народный артист СССР, лауреат Государственных премий, скончался и похоронен в Голландии.
100
В. Г. Ражников. Кирилл Кондрашин рассказывает о музыке и жизни. М., 1889.
«…В техникуме имени Ярошевского учились многие музыканты, которым было суждено занять крупное положение <…>. Эрик Гроссман – это безусловно была бы будущая звезда. После техникума он доучился до пятого курса консерватории, но умер от рака крови. Благодаря Эрику я познакомился с одним очень интересным семейством. Это было в районе Зубовской площади или Хамовников – все в одном месте…
Речь идет о чете Айзенман (Бари), у которых были дочка моего возраста (или чуть старше) и сын, приятель Эрика Гроссмана. У них в ГОСТЯХ постоянно бывали интересные люди. Там я познакомился с Борисом Пастернаком. Конечно, я не отдавал себе отчета – кто это. Мне было лет пятнадцать, и музыкой я занимался уже сознательно <…>. Я знал, что он поэт, но стихов его не читал. Но тогда я был страшно поражен другим. После того, как Эрик сыграл h-moll-ную сонату Шопена, Пастернак стал разбирать его исполнение. Я увидел настоящего русского интеллигента. Меня очень удивило, как хорошо он знает музыку. В нем было замечательное умение слушать – не только музыку, но и своего собеседника, что тоже является признаком высокоинтеллигентного человека. Потом только я узнал, что у него в выборе жизненного пути были колебания между музыкой и литературой».
101
Предки Бориса Поплавского по материнской линии были родом из Прибалтики, имели дворянское происхождение. Мать Бориса, Софья Валентиновна (урожд. Кохманская), приходилась дальней родственницей Е. Блаватской, двоюродной сестре С. Ю. Витте.
Родители Бориса Юлиановича познакомились, когда учились в Московской консерватории. Мать – по классу скрипки, отец – виолончелист и дирижер, ученик П. И. Чайковского. В конце концов отец оставил музыку и занялся промышленным бизнесом. Семья снимала квартиру в доме Скальского в Кривоколенном переулке, 14 (напротив дома А. В. Бари).
102
В 1860-х годах только-только стали формироваться законы о патентах как об одном из видов имущественных прав. До середины XIX века потребность в таком институте вообще отрицалась представителями промышленности и теоретиками. Считалось, что патент не оправдывается свойством труда, затраченного на изобретение, и не нужен самому изобретателю.
Через 10 лет наступает поворот во мнениях и начинается движение в пользу международной защиты изобретателей. Вопросы патентного права стали предметом обсуждения на многих международных конгрессах. 8 мая 1897 года на Международном конгрессе в Брюсселе была учреждена «Международная ассоциация для выработки единообразия в нормах и дальнейшего развития защиты промышленной собственности». Таким образом, только к началу XX века сформировались более или менее четкие законоуложения, регулирующие взаимоотношения изобретателя и патентодержателя.
С начала XIX века и вплоть до 1880-х годов патентом назывался документ, который носил имя – «привилегия» (несколько раньше – «субъективное право»). Если патентодержателем являлся сам изобретатель, то он обязан был поддерживать патентоспособность своего изобретения в любой стране путем финансовых взносов. Такое не всякий изобретатель мог себе позволить.
Но невозможно остановить мыслительный процесс человека творческого склада… Изобретатели стали увлекаться мелкими изобретениями, которые они могли обосновать теоретически и самостоятельно изготовить опытный образец, что требовалось при регистрации патента. Так, в Англии в 1896
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
