к Вальтеру подошел широко улыбающийся Эрнст Тимм и крепко обнял его.
— Редактором, говорят, ты стал? Вот здорово! Рад за тебя, Вальтер!
— А ты, Эрнст? Где ты подвизаешься?
— Счастлив, когда никто этого не знает, — усмехнувшись, шепотом ответил Тимм.
— Старое занятие?
— Ну, ясно!
Вальтер разглядывал друга. Тот завел себе маленькую бородку. А к нему идет. Вальтер наклонился через стол и зашептал:
— С этой тросточкой… Тебя вполне можно принять за шпика, Эрнст.
Тимм рассмеялся:
— Вот и хорошо! Так сказать — антифилер.
Вальтер с изумлением смотрел на ровные белые зубы друга.
— Ты все еще трезвенник? — спросил Тимм.
— Теперь уж отступаю иногда, — признался Вальтер.
— Вот это дело. В таком случае, после собрания отпразднуем нашу встречу. Ты должен рассказать, как было в каталажке.
— О-ох, Эрнст, это неинтересно. Есть более важные дела, о которых стоит поговорить. Кстати, спасибо за чудесную книгу, что ты прислал мне.
— Понравилась?
— Я, конечно, ее знал, но Тиля Уленшпигеля можно бесконечно перечитывать. Я получил ее за день до суда. И, поверь мне, она занимала меня гораздо больше, чем предстоящая комедия судебного процесса.
Около полуночи Эрнст Тимм и Вальтер Брентен сидели в одном из кабачков на Гусином рынке за бутылкой мозельского вина.
Вальтеру все-таки пришлось порассказать о годе своей жизни за решеткой. Но и о Кат поведал он другу, и о том, что у него родился сын, и о своем отце. Эрнст Тимм был внимательным и терпеливым слушателем — Вальтер знал это еще со времен их первого знакомства.
— Ну вот, я тебе и рассказал все, что было на душе. Очередь за тобой. Я совершенно ничего о тебе не знаю.
По лицу Тимма пробежала лукавая улыбка. Он ответил не сразу, наполнил до краев бокалы и сказал очень просто:
— Полагаю, Вальтер, что в ближайшее время у нас будет много работы. Если, разумеется, все пойдет хорошо. Тогда, брат, придется тебе писать так, что пальцы неметь будут.
— В самом деле, Эрнст? Сейчас у нас ведь как будто передышка.
— Верно. Однако… Ну, будь здоров!
Они чокнулись и выпили.
— Все, что я тебе скажу, останется между нами, ладно? Я говорю это только тебе.
Эрнст Тимм отодвинул свой бокал и, опершись на локти, наклонился к Вальтеру:
— По предложению Тедди, партия готовится к крупному политическому шагу. Акция единого фронта коммунистов и социал-демократов.
— Как во время капповского путча? — вполголоса спросил Вальтер.
— Нет. Соответственно нынешней обстановке. Слушай… Реакционное отребье, группирующееся вокруг Гинденбурга, хочет провести возмещение убытков князьям, бежавшим от революции, другими словами — вернуть кайзеру, королям, со всеми их родичами, все замки, поместья и прочие так называемые владения. А Тедди ставит им палки в колеса. Мы установили связь с ведущими социал-демократами. Предлагаем им совместную контракцию. Социал-демократы раздражены. Прежде всего, своим поражением на президентских выборах. Второе — их буржуазные партнеры по коалиции наставили им нос по всем статьям. Сверх того — их вытеснили из правительства. Нажим снизу довершит остальное.
— Как мыслится эта акция, Эрнст?
— Предполагается всенародное голосование. Веймарская конституция его предусматривает. Если в плебисците большинство избирателей выскажется «против», это, как тебе известно, приобретет силу закона.
— Ты полагаешь, что мы получим большинство?
— Возможно! Но не в том суть. Важна единая акция коммунистов с социал-демократами. Это, надо думать, откроет какие-то перспективы на пути к объединению.
— Идея Тельмана?
— Он — ведущая сила.
— Всенародное голосование!..
— Я знаю, о чем ты думаешь. Немало мелких буржуа — все еще жалкие верноподданнические души. Все еще. Ты знаешь ведь эти стихи? — И Эрнст Тимм прочитал:
Смертельно тупой, педантичный народ!
Прямой, как прежде, угол
Во всех движеньях. И подлая спесь
В недвижном лице этих пугал.
Шагают, ни дать ни взять — манекен,
Муштра у них на славу!
Иль проглотили палку они,
Что их обучала уставу?[10]
IV
Всем соседям и знакомым Фрида Брентен рассказывала, что сын ее — редактор и что теперь ей нет надобности брать стирку у людей. Не от всех ей удавалось скрыть, что Вальтер работает редактором в коммунистической газете «Фольксцайтунг». Но все-таки, если ее спрашивали малознакомые люди, где работает сын, она отвечала: «В одной из крупных ежедневных газет». Если настойчивые допытывались: «В «Гамбургер анцайгер»? или в «Гамбургер фремденблат»?» — она отвечала: — «Да-да, что-то там «Гамбургер» есть».
Вальтер заявил матери:
— Мама, ты не должна всем докладывать, что я работаю редактором.
— А почему? Разве это неправда?
— Разумеется, правда, но какое кому до этого дело?
— Понимаю, понимаю, — сказала она, многозначительно кивнув, — ты, верно, не хочешь, чтобы люди знали, что ты работаешь в «Фольксцайтунг»?
— Ну что ты говоришь, мама! На днях наш бакалейщик спрашивает меня, работаю ли я в «Гамбургер фремденблат»? Надо же! Именно в этой газете толстосумов… Он утверждает, что ты ему так сказала.
— Этот малый врет! Никогда в жизни я ему этого не говорила.
— Если уж ты кому и рассказываешь, что я работаю редактором, так говори хоть, в какой газете.
— О господи, сыночек, — всплеснула руками Фрида, — зачем всем знать, что мы коммунисты?
— А отчего и не знать всем? Тебе совершенно незачем это скрывать.
— Но ведь многие считают, что коммунисты невежды, даже преступники.
— Тем более им надо говорить, что и ты, и отец, и я коммунисты. Люди затравлены. А многие еще просто глупы. Если ты правильно поговоришь с ними и скажешь правду, ты заставишь их призадуматься.
— Ах, мой мальчик, не хочу я касаться политики. Как начнешь говорить с людьми про политику, так они на тебя зверем смотрят. Нет, уволь уж, пожалуйста!
Фрида Брентен никого не хотела обижать или раздражать, поэтому она никогда не возражала. Она умела к каждому приноровиться. Вот, скажем, она только что вместе с другими женами рабочих негодовала, что все очень дорого, цены растут, а через минуту, разговаривая с каким-нибудь хозяйчиком мастерской, сочувствовала ему в его жалобах на рабочих, которые-де требуют непомерно высокой заработной платы. Когда она рассказывала дома о таких разговорах и муж или сын разъясняли ей, что она совсем запуталась и сама себе противоречит, она простодушно говорила:
— Мне всех людей жаль, когда они рассказывают, как им трудно.
V
— Представь себе, сынок, Тедди был у меня!
Такой новостью Карл Брентен встретил сына.
— Мы поговорили о прежних временах. Но и о сегодняшних делах и задачах толковали.
Хотя прошло уже несколько дней, как приходил Тельман, Карл Брентен был еще весь полон радостного волнения.
— Председатель партии, кандидат в президенты, а вот нашел же время зайти ко
