— Крис очень обрадуется, увидев тебя. Его пьесу вернули много лет назад. Он пришел в такое уныние, что больше не смог ничего написать.
— Но это же глупо! — презрительно усмехнулась Мари. — Если хочешь преуспеть, нужно проявить упорство. Даже если ты, возможно, и не добьешься успеха.
В ней явно что-то изменилось. Ее волосы были такими же, как прежде — густыми, темными, а на лице, как всегда, был идеальный макияж. Но она выглядела подозрительно моложаво. Спустя какое-то время Мари расхохоталась.
— Извини, милая, я, наверное, слишком бесцеремонно разглядываю тебя.
— Несколько лет назад я сделала пластическую операцию носа. Смотри! — Мари повернулась в профиль. — Теперь он слегка курносый, а раньше был с горбинкой.
— Он никогда не был с горбинкой! — с негодованием произнесла Энни.
Она чувствовала себя неловко, общаясь с сестрой. Слишком уж они отдалились друг от друга.
— Я удивлена, что Дэниела нет дома на Рождество, — заметила Мари.
— Он путешествует с приятелями. Им захотелось отметить праздник вместе.
— А он хоть позвонит? Я хотела бы поговорить со своим единственным племянником.
— Он уже звонил вчера, чтобы пожелать мне счастливого Рождества, — солгала Энни. Она понятия не имела, где и с кем сейчас находился Дэниел. Была лишь одна открытка, которую сын прислал ей несколько месяцев назад, на следующий день после своего восемнадцатилетия. На испачканном почтовом штемпеле значился то ли Кардифф, то ли Карлайл.
«Думаю о тебе, мама. Дэниел», — вот и все, что было написано в открытке. С тех пор от него не было ни одной весточки.
— Ты не развесила украшения.
— Я решила, что хватит и елки, поскольку я одна.
Наверное, все же стоило принести с чердака хотя бы несколько гирлянд, потому что в этом доме ничего даже отдаленно не напоминало о приближении Рождества.
ГЛАВА 5
Шахтеры демонстративно пели, возвращаясь на работу. Как и после забастовки в Дюнкерке, поражение воспринималось как праздник, несмотря на холодный дождь мрачного мартовского утра. Группа шахтеров вела торжествующую процессию, а вдоль улиц в ряд выстроились зеваки, которые хлопали в ладоши и подбадривали участников марша одобрительными возгласами. Энни почувствовала, как в горле застрял комок. Эти люди, являющиеся, по сути, солью земли, были доведены до отчаяния правительством, которое финансировалось мультимиллионерами.
На экране появился диктор новостей и перешел к другой теме. Выключив телевизор, Энни повернулась к Дот.
Тетушка была вся в слезах.
— Какие же это отважные парни, ведь они борются за свои рабочие места. Но знаешь, как Тэтчер назвала их? Внутренними врагами.
Так закончился один из самых горьких споров в истории тред-юнионов, когда шахтеры защищали свои интересы. В течение года с экранов телевизоров не сходили репортажи о стычках с полицией.
Энни похлопала Дот по руке с распухшими суставами и деформированным запястьем.
— Да не сокрушайся ты так, милая тетушка.
— Невыносимо смотреть, Энни, на то, что эта женщина вытворяет со страной. — Дот хотела было вытереть глаза, но Энни быстро сделала это за нее.
— А хочешь, я тебя немного подкрашу?
Дот, засопев, сказала:
— А ты сумеешь, милая? Берт обычно криво наносит помаду. Но только, пожалуйста, не переусердствуй с румянами, я не хочу выглядеть, как проститутка.
Сердце разрывалось оттого, что приходилось видеть эту женщину, некогда полную жизни и энергии, в столь беспомощном состоянии. Теперь Дот редко выходила из дома. Гостиная вновь превратилась в спальню, и двойная кровать находилась на том же месте, где во время войны спали родители Энни. Дот лежала в постели, облокотившись на гору подушек и сложив свои похожие на палки руки на стеганом одеяле. Тут же на прикроватном столике стояли бутылочки с таблетками. Несмотря на то что в комнате находился больной человек, там царила атмосфера радости и веселья, а грубоватый заразительный смех Дот был слышен даже на улице.
Энни нанесла пудру и румяна на восковые щеки тетушки и аккуратно обвела контур губ.
— Закрой глаза, — тихонько сказала Энни.
Она растушевала голубые тени, которых было практически не видно на полупрозрачных веках, затем нежно расчесала убеленные сединой волосы, вставила в мочки ушей сережки-гвоздики, украшенные жемчужинами, и помогла тетушке облачиться в одеяние, сшитое из розового нейлона и отделанное рюшем.
— Вот ты и готова! Ну а какой аромат ты предпочтешь сегодня? — Почему-то все, похоже, считали, что лучшим подарком для прикованной к постели женщины были духи. У Дот уже имелся целый парфюмерный набор, который оценивался в несколько сотен фунтов.
— «Пуассон»! — воскликнула она.
Энни побрызгала тетушку и себя духами, а затем подержала зеркало, чтобы Дот смогла увидеть окончательный результат.
— Ты просто красотка!
Дот покрутила головой.
— А я и вправду выгляжу не так уж плохо, а? — сказала она с самодовольным видом. — У меня куда меньше морщин, чем у Сиси, а ведь она на несколько лет моложе. Семейства Харрисонов и Галлахеров явно были в первых рядах, когда Господь раздавал красоту. — Она взглянула поверх зеркала на племянницу. — Пора тебе найти мужчину, Энни. Ты ведь красивая женщина в самом расцвете сил.
Лицо Энни вытянулось.
— Мне не помешала бы удача.
— Сколько лет прошло с тех пор, как умер Лаури?
— Тринадцать.
— И ты все это время так никого и не встретила?
— Никого стоящего. Я была слишком занята детьми.
— Но теперь, когда Сара вышла замуж, а Дэниел путешествует по миру, ты можешь найти себе парня. — Дот вдруг сощурила глаза. — А ты часто общаешься с Дэниелом?
— Да, тетушка. Он звонит каждую неделю. — Энни стала убирать косметику в маленькую сумочку.
— Знаешь, милая, — мягко сказала Дот, — может, я и стара, но у меня прекрасная память. Именно таким голосом ты когда-то сказала мне, что твоя мать играет с тобой в игру «Змеи и лестницы» и печет торты.
Энни вернула зеркало на каминную полку.
— Ты тогда не подвергла меня допросу, тетушка Дот, и я бы предпочла, чтобы и сейчас ты не стала этого делать.
— Как знаешь, милая. — С большим усилием она подняла руки на несколько дюймов над кроватью. — Иди-ка обними свою старую тетушку.
— О Дот! — Энни уткнулась лицом в ее костлявое плечо.
В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел дядюшка Берт с тремя чашками чая. Для человека, которому стукнуло семьдесят восемь лет, он выглядел невероятно крепким и здоровым.
