— Пальцем у себя в дырке шуруют.
— Папочка! Господи, папочка!
Но она уже хохотала. Какой поганец ее отец, но как он умеет ее рассмешить! Что правда, то правда. Умеет ее рассмешить, и она сама это знает.
— Так, — глубокомысленно продолжил Алоис, — было в старину. Но сейчас даже среди этой голытьбы нашлись люди, у которых хватило мозгов сообразить, что за времена наступают. Мне рассказывали о крестьянах, которые сообразили продать свои жалкие клочки земли под строительство фабрик и заводов. А покупают у них землю и собираются строить фабрики в расчете на то, что туда непременно дотянут железнодорожную ветку. И ее дотянут! Да, — продолжил он, — все стремится вперед, и крестьянам тоже не хочется отставать. Но ты, Адольф, с твоим-то умом, — а я пришел к выводу, что ты можешь вырасти исключительно умным человеком, — должен еще набраться культуры. Так что мне хочется предостеречь тебя заранее. Грядущие общественные перемены не обойдут стороной и такую сферу человеческой деятельности, как труд. Изменится природа труда, и на первый план выйдет труд квалифицированный. Труд, для которого необходимо образование. Даже дураки научатся читать и писать. Разумеется, важно, чтобы всеобщее распространение грамотности не стерло разницу между начальным образованием и высшим и простые люди не утратили бы уважения к тем, кого мы именуем и будем именовать и впредь, допустим, господином доктором. Адольф, если ты будешь хорошо учиться у себя в школе, — да, понимаю, это не классическая гимназия, а всего лишь реальное училище, но тем не менее, — когда-нибудь ты сможешь выучиться, например, на инженера и, едва защитишь первую диссертацию, как это станет для тебя великим днем, и для тебя, и для всех нас, едва ты защитишь ее, к тебе тоже будут обращаться «господин доктор». Признаюсь, я и сам был бы не прочь именоваться «господином доктором». Это означало бы, что меня уважают еще больше, чем даже сейчас. — Он предостерегающе поднял руку. — Хотя я, разумеется, не ропщу. Отнюдь не ропщу. Но, будь я господином доктором, твою мать называли бы госпожой докторшей, хотя она ни разу не подходила к университетским воротам ближе, чем на пушечный выстрел. — Тут Алоис рассмеялся, а Клара зарделась. — Да, вполне возможно, что сферой твоих интересов окажутся инженерное дело или промышленность. В дни моей молодости путь туда человеку невысокого происхождения был заказан. Но сейчас всё по-другому. А может быть, ты раскроешься как коммерсант или финансист. И все же я не вижу тебя ни на одном из этих поприщ, потому что у них имеется общий недостаток: они не оставляют человеку свободного времени. У коммерсанта нет ни минуты покоя. Он и в вечерние часы, у себя дома, продолжает работать. И то же самое инженер. Скажем, мостостроитель. Он думает: а не рухнет ли мой мост? — Алоис перевел дух и продолжил: — А вот если ты поступишь на службу в таможню, делай по вечерам что хочешь. И все воскресенья твои. И субботы тоже. Можешь заниматься живописью, сколько влезет.
Определенный эффект сия суматошная речь все же возымела. У Адольфа заболел желудок. Это был нервный спазм: мальчик задумался над тем, законченный ли идиот его отец, или все-таки к словам родителя стоит прислушаться. Если справедливо второе, то Адольфу предстоит заниматься впоследствии множеством ненавистных вещей, жить и работать в окружении людей, заранее внушающих ему глубокое отвращение. Но что, если из него не получится великого художника или хотя бы архитектора? Если из него не выйдет нового Вагнера? У службы в таможне имелось одно несомненное достоинство — и тут отец попал в яблочко, — она позволяла во внеурочное время заниматься чем угодно.
Так что они отправились на таможню. Но вопреки тому, как расписывал это место Алоис, визит обернулся сплошным разочарованием. Хуже всего оказалось то, что они пришли в главный зал в служебное время. Множество немолодых чиновников трудилось при свете керосиновых ламп; на лысеющих головах лежали темные тени; от тел попахивало. Разумеется, Алоиса такими запахами было не смутить. В юности он тачал сапоги и поневоле нюхал пальцы ног каждого заказчика в ходе примерки. Но вот Адольфу ни за что не хотелось проторчать всю жизнь в мавзолее, полном застарелой вонью, что исходила от старых дядек, буквально восседавших на голове друг у друга, как обезьяны в зверинце.
После похода на таможню Алоис предпринял еще одну попытку.
«Большинство моих коллег, — сказал он, — со временем стали мне добрыми друзьями. Я могу приехать к ним в гости практически в любой город Верхней Австрии — хоть в Бреслау, хоть в Пассау, вот так-то!»
Адольф подумал о том, что никаких добрых друзей у отца на самом деле нет. Никто не приезжал в гости к самим Гитлерам, даже Карл Весели, которого Алоис часто упоминал как своего лучшего друга.
«И множество дополнительных выгод, — продолжил меж тем Алоис. — Пенсия, свободное время. Защищенные тылы. Хорошая пенсия, доложу я тебе, избавляет человека от страха перед нищетой, даже когда он уходит в отставку. Он знает, что денег ему хватит до самой смерти. А ничто, скажу я тебе, Адольф, не омрачает жизнь в семье так же сильно, как нехватка денег. Вот почему в нашем доме никогда не бывает безобразных скандалов. Потому что у нас есть деньги».
Эта речь звучала за семейным столом, и, услышав последний пассаж, Анжела не смогла удержаться От смеха. Она вспомнила о стремительном исчезновении Алоиса-младшего. Это у них-то не бывает безобразных скандалов! О чем он вообще говорит? Отвернувшись от отца, она прыснула. Клара, заметив это, промолчала. Хватит с нее и того, как расстроится муж, поняв, что говорит без толку. А то, что говорил он без толку, и впрямь вскоре выяснилось. Со временем Алоис и сам оставил мысль о карьере таможенника для Адольфа. Отеческому совету парень следовать был не намерен. Что ж, тем в большее уныние впал отставной таможенник.
Настроение Алоиса несколько улучшилось, лишь когда он понял, что наклевывается выгодная сделка. Живущему по соседству торговцу углем потребовалось срочно продать полтонны своего товара, чтобы рассчитаться с кредитором. Дело было летом, охотников на уголь не находилось, и Алоису удалось получить колоссальную скидку.
Но тут он пренебрег советом Клары нанять грузчика, чтобы тот на своем горбу перетаскал уголь в подвал. Намекнула она и на то, что неплохо бы привлечь к этому делу Адольфа, но и этот намек Алоис проигнорировал. Ему не хотелось брать сына в напарники: он понимал, что они наверняка разругаются.
И все же слова Клары произвели на него определенное впечатление. Сторговав уголь за полцены, он предъявил продавцу еще одну претензию:
— Полагаю, вы сами занесете его ко мне в подвал.
— Ох уж эти мне богачи, — вздохнул угольщик. — Только и думают о том, как бы обвести нас, бедняков, вокруг пальца. Нет, мой господин, я не занесу вам уголь в подвал. Не занесу, потому что вы и так приобрели его за бесценок.
Так что Алоису пришлось заняться этим самому.
— Я, возможно, не так богат, как вы думаете, — сказал он угольщику. — Но я, безусловно, сильнее, чем выгляжу.
И вот Он перетаскал на себе полтонны угля от задней калитки в подвал. Два часа туда-сюда, то на самый солнцепек, то в подвал, дыша угольной пылью. Едва Алоис управился с делом, как у него кровь хлынула горлом, и он слег.
