Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
– К слову об отцах, – сказал Гурни, – не удалось выйти на след Эмилио Коразона?
– И не просто выйти на след.
– Ну?
– Когда у тебя появится время, подумай, как с этим всем быть.
– С чем?
– Эмилио Коразон – запойный алкоголик и героиновый наркоман. Он живет в приюте Армии Спасения в Вентуре, штат Калифорния. Попрошайничает – на выпивку и героин. Уже раз шесть менял имя. Не хочет, чтоб его нашли. Чтобы выжить, ему нужна пересадка печени, но он не может не пить несколько дней, чтобы встать на очередь. Из-за аммиака в крови у него развивается деменция. В приюте думают, что он умрет через три месяца. Может быть, и скорее.
Гурни почувствовал, что должен что-то сказать.
Но на ум ничего не приходило.
Он чувствовал опустошенность.
Боль, печаль и опустошенность.
– Мистер Гурни?
– Он поднял глаза.
В дверях стояла лейтенант Баллард.
– Простите, если помешала… Я просто… Я хотела вас поблагодарить… и узнать, как вы себя чувствуете.
– Входите.
– Нет-нет. Я просто… – она посмотрела на Мадлен. – Вы миссис Гурни?
– Да. А вы…?
– Джорджия Баллард. Ваш муж – выдающийся человек. Но вы, конечно же, и сами это знаете. – Она посмотрела на Гурни. – Может быть, когда все немного успокоится… я хотела бы пригласить вас и вашу жену на ланч. Я знаю один итальянский ресторанчик в Саспарилье.
Гурни засмеялся:
– Жду с нетерпением.
Баллард улыбнулась, помахала на прощание и исчезла так же внезапно, как и появилась.
Гурни снова стал думать об Эмилио Коразоне и о том, как воспримет известия о нем его дочь. Он закрыл глаза и опустил голову на подушку.
Когда он снова открыл глаза, то не понял, сколько же времени прошло. Хардвик ушел. Мадлен придвинула стул к его кровати и смотрела на него. Эта сцена явственно напомнила ему другую: конец дела Перри, когда его чуть не убили и когда он получил ранения, от которых полностью не оправился до сих пор. Он вспомнил, как наконец он вышел из комы – и Мадлен сидела у его постели, смотрела на него, ждала.
Он встретил ее взгляд, и на мгновение ему захотелось повторить заезженную шутку: “Пора прекращать эту традицию”. Но тут же ему показалось, что это неправильно и не смешно и что он не имеет права так шутить.
Мадлен шаловливо улыбнулась:
– Ты хотел что-то сказать?
Он покачал головой. Вернее, едва-едва подвигал головой по подушке.
– Нет, хотел, – сказала она. – Какую-то глупость. По глазам вижу.
Он засмеялся и тут же поморщился: губам стало больно.
Она взяла его за руку.
– Ты расстроился из-за Пола Меллани?
– Да.
– Потому что думаешь, что должен был что-то сделать?
– Наверное.
Она кивнула, нежно поглаживая его руку.
– Как грустно, что поиски отца Ким закончились вот так.
– Да.
– Она указала на его другую, перевязанную, руку.
– А что с раной от стрелы?
– Я про нее и забыл.
– Хорошо.
– Хорошо?
– Я не о руке. Я о стреле. О великой загадке стрелы.
– А ты не думаешь, что это загадка? – спросил он.
– Загадка, но неразрешимая.
– Так что, просто не думать о ней?
– Не думать. – Видя, что не убедила Гурни, Мадлен добавила: – Разве не из этого состоит вся жизнь?
– Из непонятных стрел, падающих на нас с неба?
– Я хочу сказать, в жизни всегда есть вещи, которые просто нет времени полностью осмыслить.
Такого рода суждения раздражали Гурни. Не то чтобы Мадлен была неправа. Конечно, права. Но он чувствовал, что подобный ход мысли – это бунт против разума. Бунт против того, как работает его собственный мозг. Однако он знал, что об этом уж точно с Мадлен нет смысла спорить.
В дверях появилась молоденькая медсестра с телевизором на роликовой подставке. Гурни покачал головой и жестом попросил ее уйти. “Ужасный трагический всполох” РАМ мог подождать.
– Ты понял Ларри Стерна? – спросила Мадлен.
– Может быть, отчасти. Не полностью. Стерн был… необычным явлением.
– Приятно знать, что такие не ходят вокруг сплошь и рядом.
– Он считал себя абсолютно рациональным человеком. Идеально практичным. Воплощением рассудка.
– Как ты думаешь, ему хоть когда-нибудь был кто-то дорог?
– Нет. Ни капли.
– И он никому не доверял?
Гурни покачал головой:
– Доверие, думаю, было для него бессмысленным понятием. Противным здравому смыслу. Он, наверное, увидел бы в желании доверять слабость, иррациональность, уязвимость, которую мог бы использовать в своих целях. Его отношения были, скорее всего, построены на манипуляциях и использовании других. Люди для него были лишь средствами.
– Значит, он был очень одинок.
– Да. Совершенно одинок.
– Как ужасно.
Гурни чуть не ответил: “Я сам не оказался на его месте разве что благодатью Божьей”.
Он знал, насколько отчужденным от других людей мог стать сам. Настолько, что почти не замечал, что происходит вокруг. Знал, что его связь с людьми могла того и гляди рассеяться как дым. Знал, насколько он склонен уходить в себя. И какой естественной и благодатной казалась ему временами эта склонность к изоляции.
Он хотел объяснить это Мадлен, объяснить, как он устроен. Но потом он почувствовал – как часто чувствовал рядом с ней, – что она и так уже все знает и что слова тут излишни.
Она посмотрела ему в глаза и крепче сжала его руку.
И тогда у него снова возникло это особое чувство, но впервые в жизни оно было словно вывернуто наизнанку: он понял, что теперь уже он знает, о чем думает она и что ей не надо даже говорить.
Он чувствовал непроизнесенные слова в ее руке, видел их в ее глазах.
Она говорила, чтобы он не боялся.
Говорила, чтобы он доверял ей, верил в ее любовь.
Говорила, что благодать, от которой зависит его жизнь, всегда будет с ним.
После этих ее безмолвных слов он ощутил полный покой, почувствовал, что свободен ото всех тревог этого мира. Все хорошо. Все тихо. И тут где-то вдали зазвучала мелодия. Она звучала так тихо и нежно, что Гурни не понимал точно, услышал он ее или вообразил. Но как бы то ни было, он ее узнал.
Это была ритмичная мелодия из “Весны” Вивальди.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
