— Не брюзжи! Да и что эти двести пятьдесят тысяч для нас? Так, мелочи. — Отмахивается его спутница, и вооружается мощным морским биноклем.
— Да, в общем, конечно, не состояние, — соглашается мужчина. — Но…
— Пусть, я говорю, берут. Ты, например, в казино больше проигрываешь, — не отрываясь от бинокля, недовольным тоном замечает дама. — А они выиграли. Не проиграли, а выиграли. И честно, к тому же. Не как ты.
— Я что… пусть берут, — пожимая плечами, недовольно отворачивается джентльмен, жалея что вообще поднял эту тему.
— Какой мальчик красивый! Ты погляди… вон там… там, — восклицает дама, указывая рукой в сторону большого скопления русских музыкантов в оркестре.
Публика, в свою очередь, на солидный приз отреагировала довольно бурно, с выкриками и одобрительным свистом, наблюдая, к тому же, за шествием довольно длинной вереницы людей с цветами. Цветов много, все в корзинах.
Вот это призы, вот это подарки!..
— Господа, — с притворным ужасом, обращаясь к Александру и Гэйлл, восклицает ведущий. — Как же вы всё это богатство будете делить? Это же невозможно! — зал смехом, весело отреагировал. Очень хорошо режиссёры закрутили сценарий.
— Возможно-возможно, — не согласился Александр.
Гейл наклонилась к микрофону.
— Я думаю, всё это по праву принадлежит только Александру, — заметила она. — Я, как вы помните, согласилась только на формальное соавторство. И не иначе.
Этот жест, публика приняла с особенно бурным восторгом.
— Вот как?! — развел руками и ведущий. — Ну что ж, молодые люди, вам виднее, вам решать. Итак, господа!.. — мистер Мюррей повернулся к залу, вновь превратился в серьёзного и солидного джентльмена. — Через несколько минут, для вас прозвучит музыка победителя. Победителя Международного музыкального конкурса Евровидения «Музыканты мира — третьему тысячелетию» «Патетическая кантата» в четырёх частях, композиторов Александра Смирнова, Россия, и Гэйлл Маккинли, Соединённые Штаты Америки. Аранжировка миссис Маккинли. За дирижёрским пультом — дирижёр, господин Запорожец, Россия.
Бурные, продолжительные овации заполнили зал…
Арена ярко освещена, в самом же зале свет медленно гаснет.
— Всё… настроились! — говорил побелевшими от страха губами дирижер.
Дирижерская палочка в правой руке предательски дрожала. Ноги тоже тряслись… если присмотреться. Лоб и шея были мокрыми от пота. Фрак — как он не хотел! — всё же пришлось надеть, — был чуть-чуть узковат в поясе, воротник рубашки чуть сдавливал шею, но туфли были как раз. Хоть это хорошо подобрали, мелькнула язвительно мысль. Но не это было главным. Главным было другое. Подполковник Запорожец впервые дирижировал таким огромным оркестром на публике. Причём, ни где-нибудь, а за границей, на виду у всего мира. Ещё у какого мира!.. Капиталистического! А это вам даже не на Красной площади в сводном оркестре играть, тут хуже. В смысле ответственней. Он же представлял страну, Россию всю. Причём, и ту, советскую, и эту, не понять какую. Но свою! Причём, сами понимаете в какой ситуации. Лучше б он заболел, предательски наплывала мысль, Запорожец судорожно отгонял её. Она снова появлялась с подсказкой: грипп можно было разыграть, а ещё лучше радикулит… Привычнее. Нет, отмахивался подполковник, вовремя не догадался закосить, теперь уже поздно. И если бы первый приз достался не нам, россиянам, дирижировал бы сейчас здесь совсем другой человек, а не он, Запорожец. А теперь-то, что уж… Выиграли, — тоскливо подумал Запорожец, отрывая глаза от дирижёрской партитуры. Уже и все музыканты перед ним, вот они. Уже и приготовились, а он их, большую часть оркестра, и не видит. Расплываются лица. Мандраж потому что такой охватил. Вот же ж, чёрт!.. Сейчас-сейчас, пройдет… пройдёт.
Что интересно, вернее странно: подполковник Запорожец видел почему-то очень чётко только своих музыкантов. Их глаза. Да!.. Требовательные и спокойные, уверенные и весёлые. Родные и близкие. Подбадривающие… Хоть они, музыканты, и сидели — широко разбросанные по огромному составу редкими зелёными точками, на плотном чёрном фоне других музыкантов, но он их видел и чувствовал как обычно, вот они: коробка шесть на шесть. Даже дотронуться можно, казалось.
— Внимание!.. — дирижер поднял обе руки.
Плохо еще различая музыкантов, оглядывал их, ряд за рядом. Главное, не думать об ответственности, успокаивал он себя. Нет, главное, начать, а там само пойдёт. Да и музыканты отменные, профессионалы, о каких только мечтать. «Так, сейчас сразу резко и на форте…» Подумал Запорожец, коротко глянув в партитуру.
— Иии… — шипя воздухом, резко вдохнул дирижёр… А дирижёрская палочка, вместе с кистью левой руки, сама отмахнула начальную точку на форте.
Оркестр вступил точно и стройно. Музыка полилась красиво и динамично.
Чуть позже, дав публике настроиться на тревожную волну, затеплились светом огромные сферические экраны мониторов. Из небытия возникли цветные, туманные картинки огненного хаоса рождения новой планеты…
«Так, сейчас литавры… — краем глаза следя за партитурой, чуть опережая, отмечал дирижёр. Да-да, сейчас… Дум-дум-дум-дум-м-м… Вот оно: Молодцы! Мощно-мощно, дробно, с акцентами… Так… так. Есть! Дальше. Теперь бурно орган и скрипочки… шестнадцать тактов… Но, нежно-нежно, ребятки… не-ежно… Так, хорошо, хорошо. Валторны!.. Вовремя! Молодцы! А теперь резко, ап, диминуэндо… Мягко, мягко — пиано… ещё нежнее. Вот так, так, хорошо… поём, поём… Развиваем дальше… дальше. Темп держим, ребятки, держим. Больше экспрессии, маэстро…» Требовали его руки, глаза его, мимика лица. Музыканты чувствовали его настроение, легко понимали его технику дирижирования, послушно следовали за ним. «Фаготы. Теперь фаготы — пассажики — резко, улю-лю-лю, улю-лю-лю… тридцать вторыми… Ну, ну… ай, молодцы! Получается!.. Страницу… перевор… Дальше…»
И про узкий фрак уже дирижёр забыл, и волнение исчезло, и весь состав музыкантов уже просматривался легко и отчетливо. А пластику звучания он уже физически видел. Тема, считывалась глазами, преобразовывалась в спрессованную управляемую строчку мелодии.
От его души и рук, невидимыми лучами расходилась к музыкантам, и вновь, стократ обогащенная, возникала под пальцами звучащих инструментов. Музыка рождалась от его чувственного сознания, вызывалась к жизни волей его дирижёрских рук, звучала под пальцами музыкантов, как единая живая музыкальная пластическая субстанция. Как огромное и широкое нескончаемое чувственное музыкальное полотно. Родившееся только что! Именно сейчас, в эту минуту. Вот оно звучит!! Слышите? Видите вы это? Цените, люди это мгновение, оно никогда уже не повторится, оно всегда будет звучать вновь и заново… И каждый раз будет рождать всё новые и новые чувства, новые эмоции, если исполнять осознанно и с желанием. Всё, как и в самой жизни.
Публика в зале, заворожённая яркими звуками музыки, мелодикой темы, зрительным видеорядом, затаив дыхание следила за развитием жизни на своей планете. От простого к более сложному, от одной эры к другой. Видела все сменяющиеся формации… всё, что — век за веком — происходило на их Земле, в их доме. Это выглядело как смерч, как ураган. Впечатление было мощным. Рождение планеты, Её молодость, её развитие… Складывалось сильное впечатление могущества двух составляющих: Природы и Человека. Причём, в конце второго тысячелетия Человек действительно осознал своё могущество. Осознал его разрушительную, в большей части, волю.
