– Девственница была поглощена, – сказал он удивлённо, взмахом руки указав на алый корабль, – святые отправились на запад на крыльях птиц, не знавших наседки, а море… – ему стало трудно говорить, – превратилось в золото.
Эйвинд словно замерцал и закрутился, как червяк, дёргающийся на крючке, а потом исчез. На его месте стоял громадный белый медведь, из больших чёрных глаз которого текли слёзы. Его шерсть была мягкой и снежной, подсвеченной солнцем и брызгами волн. Тимберсы затрещали от внезапно увеличившегося веса. Сигрида вскрикнула и, пробежав по доске, перекинутой от алого корабля к «Поцелую ведьмы», упала на колени и коснулась его мохнатого лица.
Медведь закрыл глаза и тяжело опустил голову на колени своей возлюбленной.
– Это случилось. – Он вздохнул; его голос стал глубже и грубее, когда он снова стал собой, и был похож на рычание, а не на человечью речь. – Теперь мы можем отправиться домой. Наконец-то… Мы пойдём к торговке шкурами, и ты попросишь свою шкуру назад. Мы вернёмся в заснеженные пустоши вместе, и всё закончится.
Сигрида медленно отняла руки.
– Нет, Эйвинд. Я не могу… Я больше не Улла и снова ею не стану. Пойду с моей Госпожой, как и должна. Сиротка, медведь и дева. Ты должен найти собственный путь.
– Не бросай меня, жена-медведица! Всё, что я делал, лишь ради тебя.
Потрясённый, он поднял на неё свои ясные глаза.
– Ты делал всё для себя, чтобы снова жить той жизнью, которую считал правильной. Я не могу быть частью этой мечты… Я всё делала по наитию и из страсти, не считая сделанного ради Неё. Она – цель моего Подвига, и я не могу теперь от неё отказаться. Меня будто опять рвут на части, мои шкуры сражаются друг с другом. Но мне жаль, любовь моя: у нас нет пути назад.
Сигридва встала и погладила косматую белую голову медведя, потом наклонилась и поцеловала её; слёзы промочили шерсть насквозь. Он умолял и без толку пытался обхватить тело женщины неуклюжими лапами.
– Куда я пойду? Что я буду делать? – безнадёжно шептал он.
Сигрида покачала головой, не в силах дать ему ответ. Она перешла обратно на красный корабль, укрытый ковром из сломанных раковин. Святая обняла её, и Сигрида засияла, словно новобрачная.
– Что ж, медведь, – сказала Грог со вздохом, плеснув себе на грудь солёной воды. – Кажется, мы с тобой возвращаемся домой в одиночестве. Седка, иди-ка на борт, дитя. Хватит с меня слезливых прощаний.
Но Седка, чьи белые волосы сверкали в последних лучах солнца, отступила и оказалась в руках Сигриды.
– Я остаюсь, – сказала она неуверенно. – Мурин – не мой дом. Там для меня ничего нет. Если капитан меня примет, я назову этот корабль своей матерью и отцом. Возможно, однажды утром я проснусь и увижу, что моё тело опять обрело тёмные и розовые краски.
Девочка улыбнулась, и улыбка согрела её лицо, словно качающийся корабельный фонарь.
– Конечно, мы тебя возьмём[37],– сказала Святая. – Томми заклинала нас никогда не отказывать добровольцам. Мы – семья чудовищ, и рождение новых чудовищ – повод для радости. Нам так много надо сделать, море и прилив снова наши.
Планку отвязали, и корабли разделились, как близнецы в утробе матери. «Непорочность» пошла на запад, её паруса сверкали. Грог и Эйвинд остались на брошенном «Поцелуе ведьмы», который поворачивал на восход, в сторону от солнца, в мрачные сумерки. Магира посмотрела на медведя, стоявшего на передней палубе и смотревшего на красное пятно удаляющегося корабля; его широкие плечи опустились от горя.
– Ну хватит, милый, – сказала она с внезапной и странной нежностью. – Я отвезу тебя домой.
– Мурин и мне не дом. Но я, похоже, недостаточно чудовищен, чтобы заслужить место в море.
Грог, смущённая его скорбью, принялась изучать доски палубы.
– Тогда я отвезу тебя на север, Эйви, – просветлела она, и её голос сделался как сливочный ром. – Туда, где твой настоящий дом. Ты ведь можешь вернуться и отдохнуть со своим народом? Это уже что-то, тебе не кажется? Разве ты не соскучился по Звёздам, которые сияют над ледниками, будто тысяча свечей?
Эйвинд повернул к ней медвежью голову.
– Соскучился, – признался он.
– Тогда я правлю на север, старый медведь. И когда ты снова почувствуешь под лапами снег, мир перестанет казаться таким чёрным. По крайней мере я рискну это предположить. С вами-то как разберёшь?
Грог провела рукой по зелёным волосам.
Белый медведь осторожно прошел по палубе к её лохани и улёгся рядом. Он положил голову на деревянный край и, когда последние ленты дня размотались с неба, уснул.
В Саду
Рассвет прокрался сквозь фиолетовые занавески, запятнав их красным, словно кровью телёнка. Девочка сидела на влажной траве, её лицо окружали оранжевый и золотой цвета, и она улыбалась мальчику, сидевшему на подоконнике, в тени тёплого дня, который ещё рос, как пухлое дитя.
– До чего чудесная история! – воскликнул он громковато.
Девочка шикнула на него, вскочила и приложила палец к его губам. Мальчик затрепетал от её прикосновения, будто был сухим деревом, а она – искрой. На миг они посмотрели друг на друга, и её окруженные темнотой глаза словно поглотили его, пока он не потерял солнце, получив только две луны, полные теней и тайн.
Девочка отняла руку от его лица и потянулась, как молодая львица.
– Да, а завтра я расскажу тебе другую историю, ещё страннее и прекраснее. Если ты вернёшься в Сад, к ночи и ко мне…
Она повернулась и убежала по кипарисовой тропе, мимо конюшни, в подёрнутую туманом яблоневую рощу; серые юбки развевались позади неё.
Мальчик вздрогнул от наслаждения, его кожа покрылась мурашками от утренней прохлады, и он снова забрался под свои меха, чтобы помечтать об алом корабле, плывущем на закат.
Динарзад лежала без сна, спокойная как смерть, и её глаза были полны слёз.
Благодарности
Хотелось бы коротко поблагодарить:
Шона Уоллеса, Ника Маматаса и Джеффа Вандермеера – за то, что они поверили в меня и щедро помогали советами.
