На Волгоградку Андрей вернулся поздно, когда Нина Ивановна уже точно должна была уехать. Ее действительно дома не оказалось. Жильца поразило то, что дверь в игнатовскую комнату была открыта настежь. Хозяйка как будто уже и не дорожила тем, что там находилось, — то ли вывезла все ценное, то ли уже попрощалась с прежним своим домом. Андрей вошел в маленькую комнату и сел на диван. «Здесь Дима и Света наверняка сделают спальню, будут трахаться, наполняя атмосферу своими специфическими запахами, — он представил, как это будет, поморщился. — Наверное, они оба сильно потеют… Все они отсюда выкинут или вывезут на дачу. Сделают ремонт. В большой комнате будут принимать гостей… А потом, когда у них пойдут дети, сделают в этой комнате детскую, а там будут жить сами. Хотя нет. Скорее, наоборот, эта комната изолированная, здесь им будет удобнее и привычнее — спальню-то они в этой комнате сделают — а там, в проходной, у них будут жить дети. Так и пройдет их жизнь, как прошла она у Нины Ивановны, если, конечно, эта хрущоба не развалится». Стало совсем темно, а Андрей все также сидел на диване Нины Ивановны не зажигая свет. Потом чувство голода все-таки заставило его выйти на кухню. В холодильнике лежали остатки торта, при виде которого у Мирошкина случился рвотный спазм — наверное, сказался пустой желудок. Поев сосисок и допив остатки водки из заветной бутылки, Андрей лег спать в комнате Нины Ивановны, решив, что, раз ему теперь оставили в распоряжение всю квартиру, надо сделать из этой комнатки спальню. Но заснуть никак не удавалось — от мысли, что он спит на постели хозяйки, Мирошкин испытывал чувство гадливости. И в конце концов он перебрался в «свою» комнату, где наконец и уснул.
Наутро он решил никуда не ездить, собрался и отправился гулять по району. Когда-то они все здесь прошли и изучили вместе с Лавровой, и теперь Андрей решил попрощаться с этими местами. Промелькнула мысль: «А что если вот так взять и прямо сейчас уехать в Заболотск. Родители на даче, там поживу. Все равно рано или поздно придется съезжать, так уж лучше сейчас — хоть привыкну. И Ленка привыкнет к мысли, что брат возвращается. Пока отпуск… Впрочем, нет, пока отпуск и меня отсюда никто не гонит, надо, наоборот, как можно больше посидеть в библиотеке. Потом из Заболотска ездить будет сложнее». Андрей остановился посреди улицы. «Да что же это я, — возмутился он про себя, — сразу сдался?! «В Заболотск». Еще целых три месяца. Да за это время можно горы своротить. И комнату найти подходящую. Нет, нет, нельзя из Москвы уезжать. Сразу перейдешь в другую категорию». Вспомнил свои вчерашние размышления и рассмеялся: «Целую систему стратификации разработал. Фрукты-овощи». Мирошкин хотел было тут же пойти к киоску и скупить все газеты с объявлениями о сдаче квартир, но передумал: «Сейчас это ни к чему. Съезжать надо будет в конце сентября, вот в сентябре и займусь поисками. Кто же это снимает квартиру, чтобы въехать в нее через пару месяцев. А сейчас надо работать». Он вернулся домой и остаток дня провалялся на диване, смотря телевизор.
Вечером зазвонил телефон, Мирошкин взял трубку, тут же пожалев об этом: «А вдруг это Юля? Она же ведь недавно звонила — Нина Ивановна сказала. М-да, здорово меня эти квартирные изменения потрясли, даже забыл об осторожности. А с другой стороны, нельзя же все время прятаться. Кстати, интересно, к какой категории фруктов-овощей относится эта девочка-скороспелочка?» — Да.
— Здравствуй, Андрей. Это я, — сказал робко женский голос.
Нет, то была не Борисова… Завьялова!
— А, здравствуй, Ира. Как твои дела?
— Нормально. У меня осталась твоя книга — Зимин «Витязь на распутье». Помнишь, ты мне давал почитать?
Конечно, Мирошкин помнил, как, пустившись однажды в рассуждения о русской феодальной войне второй четверти пятнадцатого века и сравнив ее с войной Алой и Белой Розы в Англии, почти навязал Завьяловой эту книгу в качестве чтения. Ирина, в общем, весьма далекая от русского феодализма — она занималась в семинаре по истории кинематографа, а диплом писала на своей кафедре по методике преподавания истории, — вдруг «загорелась» или сделала вид, чтобы польстить своему молодому человеку, взяла почитать «Витязя», да так и зачитала. Она вообще поражала Андрея своей манерой чтения — сразу несколько книжек лежали у нее на нижней широкой тумбе стенки в комнате, все она одновременно читала, ни одной, как правило, не дочитывала, зато «мурыжила» их в этом положении по полгода. Книгу Зимина Мирошкин жалел — ему нравился автор, да и выпущена она была давно — теперь не достать. А потому предложение Завьяловой встретиться его, конечно, заинтересовало. Согласился он и с тем, что тянуть до начала учебного года в институте не стоит — Мирошкину не хотелось забирать книгу при свидетелях, в педуне ведь никто так и не знал о связи аспиранта и лаборантки, а если и догадывался, то до конца не был уверен. Так зачем же давать людям пищу для ума?
Встретились бывшие любовники через два дня на «Таганской»-кольцевой. Так показалось справедливее всего — на пол пути, между «Кузьминками» и «Октябрьской». Вид Завьяловой поразил Андрея — она сильно похудела, изменила прическу (и ей очень пошло каре), была одета в довольно короткое платье, улыбалась. «А у нее, оказывается, ничего ноги. Как это я раньше не замечал»,
— подумал Мирошкин.
— А ты хорошо выглядишь, — сделал он комплимент девушке,
— расставание со мной явно пошло тебе на пользу.
— Да, иногда полезно полежать в больнице. — Ирина отвела глаза, лицо ее приобрело сосредоточенное выражение.
— В больнице?! А что с тобой было?
— Не знаю. И врачи не знают. Температура вдруг начала скакать. То тридцать четыре, то тридцать девять. Говорят, такое бывает на нервной почве или от переутомления. Но сейчас ничего — получше стало.
— Я рад.
Помолчали. Андрею хотелось получить свою книгу, но Завьялова как будто тянула время, чего-то ждала. Мирошкин еще раз окинул взглядом ее фигуру, казавшуюся теперь вполне аппетитной, вспомнил, что у него уже больше месяца не было секса, и вдруг сказал: «Я часто вспоминал о тебе». Зачем он это произнес, Андрей не понял. Позднее он объяснял все стечением обстоятельств — с Юлей у него не получилось, хотелось самоутвердиться, да и выглядела Завьялова недурно. Но девушка сразу же ухватилась за его слова: «Я тоже тебя не могу забыть. Подруги меня пытались познакомить… Но все не то». Андрей, сам себе удивляясь, взял Ирину за руку и потянул к себе. Она поддалась, и молодой человек обнял это знакомое, готовое выполнить любое его желание тело. Они поцеловались. Губы Ирины были сухие и горячие. «Нервничает», — решил Мирошкин. Они поднялись в город и пошли, держась за руки. Андрей вдруг начал понимать, что он «возвращается» к Завьяловой. «Что же это со мной происходит? Что же это я делаю, Господи?! Зачем?!» Завьялова заговорила, Андрей начал слушать: «Ты знаешь, Андрей, я много думала, почему мы расстались, и, кажется, поняла. Ты помнишь, как нам было хорошо вдвоем, когда мы жили у Кати?» Андрей вяло кивнул — он вспомнил квартиру с большой коллекцией порнофильмов. «Так вот, — продолжала Ирина, — я думаю, наши отношения переросли период влюбленности, а к свадьбе мы еще не готовы. Но когда мы вдвоем — нам ведь хорошо? Нам надо проверить себя еще. У тебя сейчас кто-нибудь есть?» Мирошкин отрицательно покачал головой. «Ну вот, и у меня никого нет, — в голосе девушки послышалось облегчение, она, как видно, боялась несовпадения, — а трахаться нам надо. Ведь воздержание после регулярного секса вредно. А старый друг лучше новых двух. Я предлагаю тебе попробовать все начать заново, но без всяких разговоров о любви и свадьбе. У меня есть однокомнатная квартира. Не знал? Ну, вот видишь, как ты мало обо мне знаешь. Я предлагаю попробовать вместе пожить. Получится — получится, а нет — ну, значит, нет». Цинизм девушки, пусть и наигранный, понравился Мирошкину, тем более что новый облик Завьяловой возбуждал. В конце концов в ее словах была логика. И, конечно, эта ее фраза про однокомнатную квартиру… Мирошкин предложил Ирине, а не хочет ли она «начать» прямо сейчас. Ну, конечно, она хотела. Они поехали к нему на Волгоградку, где изголодавшийся по женскому телу Мирошкин приятно поразил Завьялову…
