– Кто похоронен? Ты все еще не догадался? – спросила Ханна.
Зак крепко задумался, но так и не смог ничего придумать.
– Нет. Кто это был? Кого похоронили в сороковом году, приняв за Обри?
Ханна на миг изучающе взглянула на Зака, быстро пробежав глазами по его лицу.
– Это был Деннис, – проговорила она в конце концов. – Похоронили Денниса.
Чарльз рассказал об этом Димити в одну из тех редких минут, когда у него возникло желание излить перед ней душу. Обычно он предпочитал говорить о своих рисунках, просил пополнить запас необходимых для рисования принадлежностей или рассказывал, чего бы ему хотелось поесть. Как правило, это оказывалось что-нибудь необычное. Сегодня это могли быть вишни, завтра – французский луковый суп. Однажды Чарльз пожелал копченой лососины, и Димити стоило немалых хлопот и трудов соорудить на заднем дворе коптильню, поскольку в магазинах такого товара не было. Впрочем, даже окажись она в продаже, денег на ее покупку все равно бы не хватило. В результате ей удалось наконец закоптить форель, которая получилась жесткой, как кожа, и горькой от дыма, но Чарльз расправился с ней без жалоб, одобрительно улыбаясь. Димити тогда пришло в голову, что она могла бы не утруждать себя так сильно, а вместо этого дать ему свежей селедки и сообщить, что это копченый лосось. Верно, он съел бы ее с не меньшим удовольствием. Но она так никогда и не решилась на подобный обман. Девушка всегда стремилась дать ему все, что он ни попросит. Сделать его счастливым – вот все, чего она желала. Ведь в этом заключалось ее счастье. Забота о нем притупляла чувство падения, с которым она до сих пор просыпалась каждое утро.
Но иногда ему снились кошмары. Ночные крики будили Димити, и она тут же вбегала, чтобы его утешить. Во-первых, для того, чтобы он успокоился, а во-вторых, на случай, если рядом с домом окажется посторонний. Вдруг этот человек услышит мужской голос? Конечно, поблизости никого быть не могло, но кто знает. Проснувшись, Чарльз вскакивал с постели и ходил по комнате, вцепившись в волосы или вытирая о тело руки, как будто к ним пристало что-то липкое, что-то, повергающее его в ужас. Димити следовала за ним и висла на нем, пытаясь его удержать, даже когда Чарльз ее отталкивал. Наконец бедняга садился, обессилев, поскольку ноша для него оказывалась слишком тяжела. Димити оставалась той нитью, которая связывала его с землей, с дорсетским побережьем, с тем местом, где он находился. Через нее он ощущал удары морских волн, от которых едва заметно вибрировал дом, и его тело переставало быть напряженным. Тогда он рассказывал ей, что ему привиделось, кто навестил его в наполненном темнотой сне. Эти излияния представляли собой непрерывный поток слов и напоминали действие слабительного – столь же порой необходимого для здоровья, как высасывание яда из ранки после укуса змеи.
Как правило, в своих кошмарах он видел Денниса. Нагие обугленные останки молодого британского солдата. Взрыв, который его убил, сжег всю одежду на теле. Остались только сапоги, они еще дымились. Он лежал в высокой траве в тридцати футах от воронки, и Чарльз споткнулся о него, когда упорно и отчаянно брел на север, к побережью. На солдате не осталось не только формы, но и самой кожи. Бедняга так сильно обгорел, что его веки исчезли, равно как и губы. Зубы торчали изо рта, который был слегка приоткрыт, словно несчастный удивлялся собственной смерти. Один глаз, черный и обугленный, вытек, но левая сторона лица, противоположная взрыву, оказалась повреждена меньше. На ней глаз сохранился и смотрел из глазницы. Он был насыщенного карего цвета, четко выделяясь на фоне пожелтевшего от дыма белка. Чарльз посмотрел на него и, как ни странно, подумал про крем-карамель. Плоть убитого была местами алой, местами оранжевой и даже черной, потрескавшейся, влажной, липкой и сырой. Труп уже начали обсиживать мухи. Чарльз провел с убитым полчаса или больше, потому что не мог оторвать взгляд от этого испуганного, жалобного глаза. Солдаты из взвода Чарльза давно ушли вперед. Он лежал, скрытый травой, и чувствовал, как панический страх, вызванный тем, что он отстал, смешивается с боязнью идти дальше.
Через какое-то время он немного успокоился, и тогда его внимание привлекли цветные пятнышки. Это солнце, проглянувшее через облака и дым, играло на солдатских медальонах[102]мертвеца, зеленом и красном. Они остались на той стороне, которая была меньше обожжена, и практически лежали на плече, все еще нанизанные на обугленный кожаный ремешок. Только они одни могли удостоверить его личность, ведь никакие документы не уцелели. Чарльз окинул лежащего взглядом и пришел к выводу, что его рост примерно такой же, как у него самого. Он протянул руку, чтобы приподнять медальоны и прочитать имя убитого, но оказалось, что они прилипли к его обожженной плоти. Впечатались в нее. Ему пришлось запустить пальцы в плечо солдата, чтобы выковырять их ногтями, и его собственное тело пронзил ужас, похожий на удар тока, когда он представил себе, какую боль тот, наверное, испытал.
Роняя слезы, Чарльз протер медальоны большим пальцем и прочитал имя: «Ф. Р. Деннис». В двух кружках, оставшихся на теле там, где только что находились медальоны, через красно-черное месиво проглядывала белая кость. Чарльз приподнял лысый, обтянутый кожей череп, снял с шеи мертвеца шнурок с медальонами, заменил их на свои и снова надел на Денниса – так, чтобы кругляшки легли точно в дырочки на плече и закрыли обнаженную кость. Затем он надел медальоны Денниса и попятился. Только теперь Чарльз почувствовал что-то липкое на ладонях, пальцах и под ногтями. Это было то, что осталось от обгоревшей кожи и плоти Денниса, и он, зарыдав, судорожно принялся вытирать руки о траву. А потом его рвало до тех пор, пока он не потерял сознание. Когда он, как и множество других людей, направлявшихся к побережью, добрался до пляжей с их хаосом и вражеским огнем, то попал на небольшой пароходик, на который его взял какой-то незнакомый офицер. «Присмотри за этим парнем, – проговорил офицер, обращаясь к кому-то на борту. – Не знаю, что с ним случилось, но, кажется, он не в себе».
– Деннис? Так, значит… все эти годы в могиле Чарльза Обри на самом деле лежало тело этого Денниса? – сказал Зак.
Ханна кивнула.
– Я был на его могиле. Принес цветы в знак уважения. Господи, да я на нее чуть ли не молился!
– Уверена, мистер Деннис это оценил, – тихо произнесла Ханна.
Зак взволнованно постучал пальцами по столу. Мысли быстро проносились у него голове.
– Это… это невероятно. Чтобы такой знаменитый человек прожил так долго, в то время как весь мир считал, будто он мертв… – Он покачал головой и почувствовал, как сердце забилось чаще при мысли о масштабе совершенного надувательства. – Это невероятно… А его картины?
– Здесь все работы за последние шестьдесят лет жизни Обри. Ну, за исключением трех или четырех рисунков.
