веточку, – возражаю я и снова вижу разлад между телом ребенка и взрослой женщиной, которая в нем обитает. Мы пробираемся к водопаду через пробуждающийся лес. Березы разворачивают крошечные конусовидные листья из почек, похожих на наконечники копий. Зеленый цвет на серебристом фоне так же поразителен, как костюм и маска надтанской танцовщицы. Как странно – я чувствую запах времени года. Птицы на склонах долины поют, словно обезумели.
– Идем, идем, я хочу тебе кое-что показать, – восклицает Шодмер, таща меня за руку по грязной тропинке между березами. Я поскальзываюсь, пачкаю брюки и подол тельбы. Едва сдерживаю ругательство. Пальцы упрямо тянут. – Быстрее!
Мы поднимаемся на невысокий гребень и останавливаемся на краю лощины, где когда-то зимой упало дерево и повалило соседей. Стволы сгнили, но под сплетенными корнями раскинулся ковер из большего количества весенних цветов, чем я когда-либо видела. Желтые, белые; хрупкий пурпур рябчиков; голубые грозди диких гиацинтов. Я чувствую запах чеснока, крепкой молодой зелени. Растения притаились под пологом из поваленных деревьев, как подношения в святилище. Сколько раз я шла по тропинке всего в нескольких шагах от этого тайного места, не подозревая о его существовании? Шодмер открыла мне секрет, хотя здесь я новичок, чужачка.
– Как красиво. – Собственные слова кажутся мне банальными, поэтому я превращаю сказанное в вопрос: – Ардран привела тебя сюда?
– Нет, – осторожно говорит Шодмер. – Это я привела ее.
Я успеваю подумать о том, кто из нас пришелец на этой планете, и тут Шодмер спрашивает:
– У тебя нет детей?
– Нет.
– У Ардран были. Она рассказала мне все о них, Анлил и Антабан, Трайба и Трайварра. Мне бы хотелось с ними познакомиться. Я бы с удовольствием привела их сюда.
Какое-то время мы смотрим на цветы. Я жду следующего вопроса. Я догадываюсь, каким он будет.
– Почему забрали Ардран? У тебя нет детей, ты многого не знаешь; почему сейчас со мной ты, а не она?
Профессия и навыки предлагают мне выход из западни, и я не ищу другого.
– Все дело в том, на какой стадии ты сейчас находишься. В ближайшие несколько месяцев проявятся совершенно новые уровни воспоминаний и впечатлений. Пришло время больших перемен, и мы подумали, что ксенопсихолог не помешает. Все это часть плана развития. Я была в команде, которая его составляла, так что оказалась идеальным кандидатом. В каком-то смысле я знаю тебя гораздо дольше, чем ты думаешь. Ты, вероятно, этого не осознаешь, но между прибытием аднота и твоим рождением прошло много лет подготовки.
Шодмер смотрит на меня, впервые кое-что понимая.
– Я была первой?
Где-то вдалеке доносится гул приближающегося конвертоплана. Венжетская делегация. Я могла бы сейчас закончить эту экскурсию, сославшись на необходимость провести инструктаж для гостей, перед этим сменив запачканную одежду и вымыв руки. Нет. Она открыла мне свой секрет; я поделюсь одним из своих.
– Нет.
Ее хватка слабеет.
– Сколько их было?
– Ты вторая, если не считать эмбрионы, которые не прижились, и самопроизвольные выкидыши в первом триместре. Мы были готовы ко многим другим неудачам; технология чересчур продвинута для нас, методы нам описали через Монолог.
– А первая?
– Девочка, как и ты. Твоя копия. Она родилась живой и дышала, но не было признаков мозговой активности. Наномеры памяти загрузились неправильно. Вегетативная нервная система руководила моторными функциями достаточно хорошо, но высшей когнитивной деятельности так и не случилось. Она не очнулась – это называется «перманентное вегетативное состояние».
– Понимаю, – говорит пребендарий Шодмер таким старым голосом, что я вздрагиваю. – У нее было имя?
Конвертоплан приближается.
– Шотаман, – говорю я.
Пребендарий размышляет. Потом говорит:
– Итак, у меня была сестра. Идентичная мне, близнец. Значит, я такая же, как и все вы, я не одиночка – как вы их называете, соло?
Конвертоплан пролетает к северу от нас, достаточно близко, чтобы его было видно сквозь заросли берез. Двигатели и винты поворачиваются в режим посадки, он исчезает за скатными крышами Тайного места, опускается на площадку. Шодмер наклоняет голову.
– Кажется, это делегация из Венжета, – говорит она. – Значит, нам пора идти.
* * *
Два начала. Две истории.
В первом начале было море: Детример, бескрайний мир-океан. Он тянулся куда ни кинь взгляд, не заканчиваясь, его терзали множество штормов, и его поверхность белела от пены. Воды Детримера были кристально чистыми – не синими, как сейчас, ибо тогда не существовало неба, одно лишь ничто, а ничто не имеет цвета. Океан был безвкусным и прозрачным, как дистиллированный. Еще в Детримере не было соли. И ничего живого тоже не было. Птиц не существовало, поскольку не было неба, в котором они могли бы летать. Плыла по этому океану лодка, и имя ей было Дан-ху. Никто не знает, как давно началось ее путешествие по Детримеру, однако двигалась она целенаправленно и решительно. На веслах, которых было два ряда, сидели попарно представители всех живых Народов, и благодаря их усилиям Дан-ху все плыла и плыла через Мировой Океан. Гребцы эти – микробы, растения, рыбы, птицы, звери и люди – были существами божественной природы, равными друг другу; каждая пара братьев или сестер – Бог. Надо заметить, имелась у Дан-ху одна особенность: никто не знал, куда направляется лодка, потому что все направления выглядели одинаковыми, однако за кормой море отступало. Вода стекала по склону мира, обнажая голые скалы, и вот так на свет явилась суша. От того, как струились по скалистому берегу пенные потоки, море взволновалось, вспенилось, возникли новые течения, и хотя Дан-ху была такой громадной лодкой, что и слов не найти, ее все равно швыряло по бурным волнам, словно игрушечную, ибо ничто на свете не может быть громаднее океана. Сто дней и сто ночей гребцы Дан-ху сражались со штормом. На сто первый день волна, подобных которой еще не существовало, подхватила лодку и швырнула на сто один километр в сторону суши, где Дан-ху и разбилась, ударившись о голые скалы, от чего вся жизнь, что содержалась внутри нее, выплеснулась наружу. Выжившие устроили совет, где председательствовали Секвойи – мудрейшие из всех существ. На небе все еще не было облаков, ибо первозданный свет не сгустился в шар солнца. От жары многие погибли. Три четверти Народа Рыб сгинули в этом неослабевающем мировом сиянии. Оставшимся удалось спастись лишь благодаря лужам и озерцам, возникшим во время отступления Детримера. Они тоже приняли участие в Совете Секвойи, ибо он объединил все живое. В конце концов было решено, что существа должны расселиться по всему круглому миру. Микробы поднялись с ветром и основали свое великое государство; Народ Рыб уплыл по водам озер и рек, а вот прочие
