ожидая веления.
-- Прощай, побратим! -- сказал Стимар и крепко обнял Брогу.-- Дальше доберусь до града без твоей помощи.
-- Не сходи с нашей, волчьей, тропы, княжич,-- зашептал ему в ухо слобожанин,-- если хочешь ослушаться князя, брата своего. Примечай ее по вывернутому с весны дерну. Если все же сойдешь нечаянно и останешься живым, то сплюнь на тропу наше тайное слово, и тогда тропа снова примет тебя. А доведет она тебя до самых княжьих хором. Нам, слободским есть чем хвалиться.
И Брога отдал побратиму тайное слово малых слободских охотников, которое оказалось вывернутой шкуркой волчьей ягоды.
-- А прощаться с тобой не стану,-- прибавил к тому Брога.-- Рано. Нынче же другой раз увидимся.
-- Нет, Брога, коли ты меня еще увидишь, то я тебя -- уж не успею,-- сказал Стимар.-- Настал мой час. От меня в роду зло. Потому иду в град положить виру. Без нее -- конец и роду моему, и граду. Прощай!
Брога оттолкнул княжича и отступил от него на шаг.
-- А у меня своя воля, старший.-- вновь не принял он прощания.-- Я не прощаюсь. Наш день еще не кончился, а хазарская ночь не в счет.
Последнее слово Броги долетело до Стимара, когда слобожанин уже канул в чащу.
По заговоренной слободской тропе княжич скоро добрался до разбитых ворот кремника мимо разобранной по бревнышкам и камешкам дружинной бани, с которой хазары начали свои поиски княжича, мимо четырежды раздавленного хазарской подковой большого ужа, что остался лежать подле бани в сухой крапиве.
Хазары не замечали Стимара ни при северском свете, ни в своей темноте. Они сновали мимо княжича, и он едва сдерживал в себе силу, хотя нестерпимо хотелось подобрать то попавшее по тропе копье, то -- меч и положить врагов столько, чтобы хватило похвастаться перед старшим братом.
Один раз он не сдержался наполовину и выставил с тропы одну левую ногу. Бежавший мимо хазарин споткнулся на ровном месте и угодил глазом на конец торчавшей из земли стрелы.
Однако, ступив во врата, княжич уже не смог сдержаться весь.
Хазары сокрушили врата, сорвали ударами тарана петли засовов, хлынули в кремник, всей силой наперев на северцев и готов, только не смогли сокрушить и повалить защищавшего врата готского графа Улариха. Он так и остался стоять на месте, словно высокий камень посреди речного потока, рубя мечом направо и налево, надеясь завалиить весь проход хазарскими трупами. Но распахнутые врата оказались слишком широки, а хазар было слишком много. Пока мертвые хазары, падали от ударов готского меча, а обреченные еще дожидались своей очереди, живые, прижимаясь к створам, оставляя на расщепах клочья одежды и подхватывая занозы, проникали мимо Улариха внутрь кремника и растекались по сторонам, рыская, как повелел им каган, в поисках младшего Турова княжича.
Силы готского графа иссякали вместе с его кровью. Он косил длинным мечом, зажатым левой рукой, а его правая рука, сжимая боевой топор, валялась, отсеченная по локоть, уже безо всякого проку как раз поперек тайной слободской тропы.
Княжич припал на колени и подергал топор из руки, но -- тщетно. Десница готского графа не отдавала свое оружие. Тогда княжич схватил топор за державшую его руку, как за рукоятку, сошел с тропы и в один миг рассек трем хазарам головы, как сухие поленья. Славно рубила готская десница, без промаха, и можно было махать ею наотмашь -- не глядя.
Замерли во вратах хазары, перед которыми прямо из-под земли вырос еще один северский удалец.
Стимар не дал им опомниться.
-- Я и есть третий Туров княжич! -- крикнул он им на ромейском наречии, размахивая своим невиданным оружием.-- Меня ищет ваш каган живым! А я ему и мертвым не дамся, так и передайте!
Хазары, застрявшие во вратах, попятились, загомонили между собою, пустили наружу какой-то слух, зашумевший, как стая галок-ворон. Светло стало в воротах от их отступления.
Уларих получил передышку. Он вытер рукавом пот, заливавший глаза, а заодно и хазарскую кровь, брызгами зелепившую веки, прищурился на внезапном свету и только потом признал Стимара.
-- Здравствуй, княжич! -- сказал он и, пошатнувшись, оперся на свой меч, а меч оперся на землю сквозь отползавшего в сторону раненого хазарина.-- Темно было, сразу не приметил. Много нынче хазар уродилось, на всех рук не хватило. Но вижу, Бог услышал мою молитву.
-- Здравствуй, Уларих! -- приветствовал храброго гота Стимар.-- Где брат мой?
Гот повернулся, хотел было деницей указать, да только взмахнул обрывком рукава и с головы до ног окатил княжича своей готской кровью.
Стимар уже сам догадался: к крыльцу княжьих хором, издавая смертельный звон, ползла хазарская ночь, похожая на стог черного сена -- медленно ползла и оставляла за собой густой черный след из трупов побитых Коломиром врагов. Видно было, сумели хазары окружить Коломира, а он отбивался от них. Уразумел княжич, что каган и старшего брата велел взять живым, чтоб потом -- как умели делать хазары -- свернуть его жгутом и выжать тайну, где скрыл он своего молодшего. За звоном враги и не приметили, что младший Туров княжич неспеша переводит дух посреди врат.
-- Я помолюсь, чтобы моя рука достала кагана,-- сказал Уларих.-- А ты помолись обо мне Господу Иисусу Христу. Только тебя, крещеного, Он услышит.
-- Помолюсь, Уларих! -- пообещал Стимар, скрепя сердце.
Сплюнув под ноги крепкое слободское слово, он поспешил дальше по тайной тропе, а граф Уларих, тем временем, смахнул еще дюжину хазарских голов, разинувших рты от удивления, когда княжич провалился сквозь землю. Попадав на северскую землю, хазарские головы только и успели, что прикусить себе до крови языки.
Правая рука гота позавидовала левой и, едва княжич успел добраться до ползучей хазарской ночи, как принялась изо всех
