меня сопроводить.
Я не спрашивала, но это было вопросом. И Люк, на секунду сжав мою руку, глухо ответил:
— Возьми с собой охрану. И будь осторожна. На какие ты поедешь?
— Седьмой и Восьмой. — Я долила себе еще молока, и Люк, уже допивший кофе, как-то странно посмотрел на мой стакан.
— Я могу с тобой съездить, — предложил Бернард с готовностью.
— Что, майор Лариди нынче служит в Седьмом? — ехидно поинтересовалась Рита.
— Нет, вернулась в Восьмой к своим серениткам сразу после нападения на Вейн, — буркнул Берни угрюмо. — Снова обучает снайперов. Но, — он посмотрел на меня, — я поеду вовсе не из-за нее. Мы… поговорили, когда она уезжала из замка.
Мы деликатно не стали спрашивать, чем закончился разговор. И так всем было понятно. Кроме Риты.
— И что она сказала? — с жадным любопытством спросила младшая Кембритч.
Бернард аккуратно складывал перед собой тканевую салфетку и молчал. В этом молчании Люк протянул руку к кувшину с молоком, налил себе, недоверчиво принюхался и начал пить.
— Милый, ты же ненавидишь молоко, — изумилась леди Шарлотта.
Все мгновенно переключили внимание с мрачного Берни на Люка.
— Я тоже так думал, — удивленно-настороженно отозвался мой супруг, отставив стакан. — И даже помню, какой мерзостью оно мне казалось. А сейчас — вкусно.
— Ничего удивительного, — фыркнула Рита, — змеи любят молоко, так что тебе сам Инлий велел.
— Верно. Вот и славно, — невозмутимо поддержала ее моя свекровь, — оно полезно для здоровья, я с детства тебе это толковала, Люк.
— Глядишь, так совсем правильным станешь, — проворчала я в его сторону.
Люк усмехнулся. Склонился к моему виску, чтобы поцеловать, положил ладонь мне на колено — мы сидели почти бедро к бедру — и неслышно сообщил, касаясь губами уха:
— Нам с тобой это не грозит, детка.
— Очень на это надеюсь, — пробормотала я так же тихо, усиленно улыбаясь родственникам, разглядывающим нас с разной степенью умиления, и чувствуя, как Люк медленно двигает ладонью по внутренней поверхности моего бедра, подтягивая ткань платья вверх. Пальцы его обжигали кожу, и я едва удерживалась, чтобы не закусить губу или не засмеяться.
Он снова поцеловал меня в висок, и я прикрыла глаза. Его точно никакая смерть не исправит. И слава богам.
— Боги, это так сладко, что мне не нужен десерт, — восхитилась Маргарета.
— Завидуешь? — беззлобно хмыкнула я, сжимая ноги, ибо мой муж уже начал вытворять что-то почти неприличное.
— На самом деле да, — призналась она со смешком. — Это лучше, чем когда вы были в ссоре.
— Маргарета! — укоризненно одернула ее мать.
— Что? — откликнулась Рита с невинным видом. — Как будто мы ничего не замечали! Да с вами за одним столом было невозможно находиться. Хотя иногда это было даже забавно.
— Н-не скажи, — пробормотала я и, с невозмутимым видом погладив балующегося милорда по ноге, впилась в нее ногтями. Люк едва слышно засмеялся, но понятливо опустил платье и сжал мои пальцы. И хорошо, а то еще немного — и я бы точно начала краснеть. А затем бы выволокла его светлость из столовой, чтобы наконец-то оторваться от души.
— Чем сейчас займетесь? — безмятежно поинтересовалась леди Лотта.
Я ощущала, как Люк смотрит на меня, и изо всех сил старалась не рассмеяться.
— Пока я здесь, надо поприветствовать слуг, — проговорил он, лаская мои пальцы. — Попрошу Ирвинса их собрать.
— Конечно, — поддержала я серьезно.
— И пообщаться с доктором Кастером. — Он дразнил кончиками пальцев кожу у моего брачного браслета. — И с персоналом лазарета. И с больными.
— Безусловно, — снова откликнулась я почти не дрожащим голосом. Его прикосновения делали меня нетерпеливой. И безрассудной. Словно не было этих месяцев войны, боли, нервов, словно мы все еще были теми безумными влюбленными, которым весь мир нипочем, только бы быть рядом.
— И с Леймином по поводу охраны замка, — продолжал Люк задумчиво.
— И с Майки, — подсказала я нежно, снова проскользив ладонью по его бедру.
— Да, — хрипло проговорил Люк. — С Майки. Точно.
— И еще в твоем кабинете два ящика писем. — Я повернулась к мужу, глядя ему в глаза и продолжая его поглаживать. Он криво усмехался — мол, смелее, детка, — и даже чуть откинулся на стуле, словно приглашая забраться верхом, расстегнуть рубашку и целовать, пока в глазах не потемнеет.
Видят боги, я едва удержалась.
— Мы обязательно посетим кабинет, — пообещал он так многозначительно, с такой тьмой в глазах, что я от греха подальше убрала руку и с неловкостью поглядела на родных: всем должно было быть понятно, что мы занимаемся непотребством. Но то ли Кембритчи были так хорошо воспитаны, то ли мы за время отношений в совершенстве овладели искусством маскировки, но взгляды их были полны только доброжелательного интереса.
— Много дел, — сказала я им сожалеюще.
— Очень много, — хрипло поддержал мой муж и встал. — Стоит приступить к ним прямо сейчас, правда? Марина?
Он протянул мне руку, помог отодвинуть стул, и я тоже поднялась.
— Встретимся за обедом, — благодушно кивнула свекровь и вдруг насмешливо и ласково улыбнулась мне.
Все она понимала — что с нами творится.
Стоило нам выйти в пустой коридор недалеко от центральной лестницы и закрыть двери, как я потянулась к Люку, впилась ему в губы — и мы так и остались стоять у столовой, поглощенные друг другом. Я целовала его, я облизывала его шею, я забиралась пальцами под ворот, дрожащими руками гладила лицо, вглядываясь в потемневшие, хмельные глаза, и почти плакала от счастья, и снова и снова вжималась в него, ощущая его дикое, тревожное нетерпение.
На лестнице раздались голоса, и мы замерли, глядя друг на друга. Сердце мое колотилось как бешеное — Люк же тяжело дышал, рот его дергался в улыбке, на виске пульсировала жилка.
— Пойдем, — прохрипел он, когда шаги затихли, и потянул меня за руку.
И я пошла за ним.
Даже нападение иномирян не могло бы остановить нас сейчас. Даже конец света. Я шла за мужем, не чувствуя ног.
Осталась позади лестница, хлопнула дверь наших покоев, заскрипела дверь спальни. Затрепетали от сквозняка занавески. Простонал что-то Люк, пытаясь стащить с меня платье, выругался, нащупав наконец молнию на спине.
Я рвала, дергала на нем рубашку — потому что не могла расстегнуть пуговицы. Кое-как справилась с одной, с другой. Близость его тела и невозможность прильнуть, почувствовать всей кожей доводила меня до неистовства.
— Сними, Люк, — почти умоляла я, — сними!
Он снял. Мое белье. Расстегнул бюстгальтер — потяжелевшая грудь заныла, выскользнув из чашечек. Стянул по бедрам трусы — я переступила через них прямо в туфлях — и начал снимать свою рубашку, рассматривая меня
