эти рассказы и жаждала знать больше; сведения о чужой жизни удовлетворяли ее природное любопытство и давали ощущение власти. Она явно хотела выведать, насколько далеко зашла дружба самой Снефрид с Эйриком, но об этом Снефрид отказывалась говорить, ссылаясь на то, что у нее есть муж и она намерена с ним воссоединиться. Золотую застежку с баранами Сванхейд считала подарком Эйрика – кто, кроме конунга, может делать такие подарки? – и это Снефрид не стала опровергать. По глазам королевы было видно, что ее мучит тот же вопрос, как и многих до нее: почему Снефрид рассталась с Эйриком в миг его победы и славы и отправилась за море, где не найдет и десятой доли тех же благ? Он сам отослал ее, понимая, что настоящему конунгу, имеющему земельные владения, не следует держать при себе замужнюю наложницу? Надумал жениться?
– Я покинула родные края, чтобы найти моего мужа, – повторила Снефрид, понимая, о чем думает Сванхейд. – Перед отъездом, на острове Алсну, я принесла жертвы Фрейе, прося ее о покровительстве…
– Я тоже так сделала! – вырвалось у Сванхейд. – Я ведь тоже, восемь лет назад, отплывала из Бьёрко, а перед этим жила в Кунгсгорде.
– И Фрейя ведь помогла тебе, да? Я вижу, твоя жизнь сложилась хорошо, у тебя богатый дом, любящий муж…
– Да, – с заминкой подтвердила Сванхейд; королеве не к лицу жаловаться, но в глазах ее мелькнуло нечто, опровергающее уверенность в счастье.
– После того Фрейя пришла ко мне во сне и пообещала, что будет помогать в пути. Она ведь тоже странствует, отыскивая своего возлюбленного. Она сказала, что если я найду моего мужа, то этим помогу ей когда-нибудь найти своего, и в обитаемых мирах будет больше счастья… По всему пути я искала в полосе прибоя янтарные слезы Фрейи…
– И я тоже! – воскликнула Сванхейд.
– Когда я находила их, я видела, что не сбилась с верного пути, и у меня набрался целый узелок…
Без единого слова Сванхейд устремилась к одному из своих ларей, сняла ключ с цепочки под застежкой, порылась среди пожитков и принесла льняной мешочек, из которого высыпала на колени Снефрид кучку янтарных кусочков – светло-желтых, огненно-рыжих, буровато-землистых… Иные были совсем крошечными, а из иных можно было бы выточить бусину или даже подвеску-молоточек, но Сванхейд хранила их на память о пути Фрейи, который прошла сама.
Снефрид ахнула и засмеялась:
– Я завтра принесу мои!
– А в чем там было дело, с этим ее Одом? – спросила Ульвхильд. – Я только то и знаю, что Фрейя была женой человека по имени Од, он ушел странствовать, а она искала его по всем морям и землям…
– Да, я тоже всегда хотела знать, как это получилось! – подхватила Сванхейд. – Как богиня может влюбиться в смертного? Чем он может ее привлечь? Да и живем мы, люди, слишком быстро для богов!
– Это все равно как я влюбилась бы в комара, что вот тут вьется! – Ульвхильд махнула рукой, отгоняя зудящего над ухом неприятеля. – Они же все одинаковые, я их в лицо не различаю!
Ясно было – Ульвхильд, и не будучи богиней, ценит свою любовь так высоко, что достойного ее сыскать будет нелегко.
– Я расскажу вам, – немного подумав, Снефрид кивнула. – Все началось с того, что однажды Фрейя нашла возле Источника золотой браслет необычайной красоты…
* * *
В этот вечер они больше не говорили о делах самой Снефрид, и Сванхейд опомнилась только ближе к полуночи, когда Олав прислал за ней – он думал, что супруга давно спит, и с удивлением обнаружил свой спальный чулан – здесь он назывался словом «шомнуша» – пустым. Слушая Снефрид, королева и ее падчерица не заметили, как прошел вечер. Не сказать чтобы они скучно жили в Хольмгарде, но Снефрид была для них все равно что одна из тех вещих дев, что явились из земли исполинов при начале времен, чтобы жить у корней Ясеня и резать жребии людям и богам.
Но другой день Снефрид, придя с узелком янтарных слез, снова заговорила о своей заботе: она уже могла быть уверена в поддержке королевы.
– Мне рассказали, что Ульвар обосновался в Меренланде, в селении, которое называется Силверволл, Серебряные Поля. Я знаю, что оно входит во владения Олава конунга и он собирает с него дань. Значит, его люди ездят туда. Это правда?
– Да, конечно, – к ее тайному облегчению, подтвердила Сванхейд. – Каждую зиму наши люди туда ездят. И в эту, если ничего не случится, поедут тоже. Они, разумеется, возьмут тебя с собой. Но это будет нелегкая поездка – здесь холодные зимы, а ехать придется месяц или даже больше.
– А до того… летом разве никто не поедет в ту сторону? – Снефрид несколько оторопела.
Она привыкла к тому, что большая часть дальних поездок совершается именно летом, а зимой все сидят у своих очагов.
– Здесь не Свеаланд! – Сванхейд поняла ее замешательство и слегка засмеялась. – Там путешествуют по морю, поэтому – летом. А здесь – леса, бесконечные и бескрайние. Летом и не проехать – дорог нет, много болот. Если ездят, то по рекам, но никакая река не течет отсюда до самого Меренланда.
– Там где-то будет волок с Мсты до Мологи, – вставила Ульвхильд. – Это слишком сложный путь. Зимой, когда все реки и болота замерзнут, проехать будет проще. На санях.
– Так значит, мне придется…
– За данью ездят после «нового йоля», – просветила ее Ульвхильд. – «Новый йоль» – это солоноворот.
– Еще четыре месяца!
– Да, примерно так. Твои друзья-купцы к тому времени уже давно уедут. Так что тебе лучше перебраться из гостиного двора сюда ко мне, – Сванхейд показала на спальный помост, где были разложены тюфяки ее служанок. – Если ты не передумала.
– Благодарю тебя, госпожа… – пробормотала Снефрид, стараясь свыкнуться с мыслью, что ее отдых перед второй частью путешествия растянется на целых четыре месяца.
Если она не передумает…
* * *
Вскоре Сванхейд нашла случай тоже удивить свою необычную гостью. Через день-два вечером пришла служанка и попросила Снефрид выйти в грид: дескать, там ее ждут. В гриде она обнаружила Ульвхильд, а рядом с ней рослого, крепко сложенного молодого мужчину с темно-русыми волосами: свежесть румяного лица указывала на то, что он на несколько лет моложе Снефрид, но разумное, уверенное выражение говорило, что это человек не по годам толковый и опытный. Взглянув ему в глаза, Снефрид сразу вспомнила Свенельда. Лицо у нового знакомца было круглее, черты яснее, и в целом он был красивее, но глаза те же самые – глубоко посаженные, цвета слегка
