спустить сани вниз на лед. Собак выпрягли, и, пока Тукулито с бичом в руках придерживала их за постромки длиной 20–30 футов, мы спускали сани. Из-за отлива нам пришлось потрудиться, чтобы дотащить сани до ледяного поля. В конечном счете нам это удалось, и мы снова отправились в путь, а Тукулито опять шла впереди. Пройдя около пяти миль, мы обнаружили стоявшее на льду иглу, которое, очевидно, вчера построили для ночевки Угарнг и его партия.
Эбербинг и Кудлу сразу же принялись выпиливать снежные блоки, а я относил их на подходящее место, и мы соорудили иглу за час. Как только с этим было покончено, в хижину вошла Тукулито, чтобы установить как полагается каменную лампу. Затем лампу зажгли и, повесив над ней котелок со снегом, натопили воды для кофе и супа. После этого Тукулито настелила привезенные нами доски на снежную лежанку. Здесь нам предстояло спать. На доски женщина положила брезентовый мешок, в котором было немного хвороста, а сверху оленьи шкуры. Теперь наши постели были готовы.
Просушить всю дневную одежду, то есть все, что промокло от пота, — обязанность «хозяйки иглу». Она раскладывает вещи на сетке под лампой и всю ночь их переворачивает. В обязанность хозяйки входит также починить ту одежду, какая может потребоваться на завтра. Нельзя откладывать починку даже на один день. Все, что требует проявления заботы, пускай то будет набить трубки табаком, поручается хозяйке иглу, в данном случае Тукулито.
Вскоре ужин был готов. Он состоял из супа, засыпанного цинциннатскими шкварками, небольшого куска солонины на каждого, половины сухаря и кофе. Тукулито оказалась превосходной поварихой. Вскоре я пришел к твердому убеждению, что ни одна партия не должна путешествовать в этих краях, не захватив с собой супружеской пары — иннуита и его жены. Именно женщина-иннуитка и является мастерицей на все руки или по меньшей мере «лучшей половиной».
После обеда мы вместе с обоими эскимосами выкурили по трубке, а затем легли спать; я лег между пышущими жаром иннуитами — Эбербингом и Кудлу.
Выспался я прекрасно. На следующее утро, позавтракав и уложив все на нарты, мы снова отправились в путь. Наш курс был прямо на север, но из-за торосов мы не могли неуклонно его придерживаться. Честно говоря, нам приходилось кое-где и отступать, когда мы застревали между айсбергами и торосами. Из-за этого за день мы приблизились к цели похода всего на пять миль.
По расчетам, мы должны были дойти с корабля до залива Корнелл-Гриннелл за сутки, но на пути оказалось слишком много препятствий, и вторая ночь застала нас на льдинах. Надвигавшийся шторм, свинцовые тучи и вой ветра, который теперь, переменив направление, дул уже не в сторону суши, а нам в лицо, — все это вселяло в нас тревогу. Кроме того, за день мы очень устали и через некоторое время остановились, выбрав подходящее место для иглу. Наконец, хотя и спустя много времени после наступления темноты, мы все же удобно расположились, наслаждаясь горячим ужином под снежным куполом, основание которого покоилось на замерзшей груди бездонных глубин. И мы забрались в укрытие своевременно. Шторм обрушился со всей яростью, а вой бушевавшего ветра доносился в наше теплое убежище.
Буря продолжалась всю ночь, и на следующий день мы не могли продолжать свой поход. Весь день неистовствовал сильнейший ветер, и выпал непроходимый снег. Нам пришлось отсиживаться в своем убежище, закутавшись в меха. Я воспользовался нашей вынужденной задержкой и попросил Тукулито постричь меня. Волосы мои отросли до плеч, что причиняло большие неудобства. Тукулито состригла мне также бороду, бакенбарды и усы. В сезон москитов растительность на лице служила защитой, но теперь она стала обузой, так как на нее налипало много льда. Предыдущей ночью я сам избавился от части своих бакенбард. На них намерзло столько льда, что не удавалось снять через голову оленью куртку и пришлось срезать ножом самые длинные волосы.
Упомяну здесь, кстати, о том, что, когда мы вышли из иглу, собаки бросились туда и стали пожирать все, что попало. Схватили они и мои состриженные волосы, которые пригодились, чтобы заполнить их пустые желудки. Через несколько дней я увидел волосяной след, ведущий к другому иглу. Волосы, пройдя через лабиринт органов пищеварения, остались такими же, как были.
Около 4 часов пополудни Эбербинг отважился выйти наружу, чтобы посмотреть, что там делается, но вскоре возвратился со страшной вестью: лед начал ломаться, и не более чем в 50 метрах от нас появилась вода. Я вышел и, к своему ужасу, увидел, что на восток и на запад по направлению к берегу шла трещина, или разводье, длиной около трех миль. Видимо, где-то ураганный ветер поднял на море сильнейшее волнение и его конвульсии теперь испытывали окружавшие нас льды. Все еще не унимался сильнейший ветер, пока восточный. Это было совсем неплохо, ибо, если бы трещины появились ближе к нам, нам нужно было бы только перейти на сушу. Но сменись ветер на северный или северо-западный, нас бы унесло на гибель в море.
Мы сильно встревожились и начали совещаться, как лучше поступить: немедленно отправиться на берег или оставаться в иглу и ждать, чем все это кончится. На берегу виднелись только обрывы и крутые утесы, а на льду нам грозила опасность, что треснет наш «фундамент» или нас унесет в море. В конечном счете мы все же решили сидеть на месте, пока ветер дует в этой четверти, и держаться все время настороже. Чтобы неожиданная подвижка льда не застала нас врасплох, я все время наблюдал за колебаниями чуткой иглы компаса, стараясь не упустить малейшего смещения льда, на котором мы расположились.
К вечеру ветер стих, а к 10 часам наступил штиль, но из-за сильного волнения на море лед продолжал трещать, раздавались стоны и грохот льдин, метавшихся в своем танце то в одну, то в другую сторону. Для меня это было новое и страшное зрелище. Ложился спать я с довольно мрачными мыслями.
Ночь прошла спокойно, а утром Кудлу проделал ножом отверстие в куполе иглу, чтобы взглянуть, какая погода. Он сообщил, что небо ясное и никакой непосредственной опасности нет. После горячего завтрака мы уложились и отправились в путь, невзирая на большие трудности и опасности.
Лед растрескался и смещался во всех направлениях. Снежный покров был таким глубоким, что доходил иногда выше колен и,
