Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
в такой страшной жаре спишь, то многие во сне разговаривают. Только раз послушали – что такое? А он сам с собой в шахматы играет, да быстро так: говорит, к примеру, конь черный – аш-три гэ-пять, белый ферзь – цэ-шесть дэ-семь, и прочее в этом роде. Ладно… Потом стал в каюте запираться и на баяне играть. А он раньше у нас все в самодеятельности участвовал. И такие грустные мелодии выводит, да так здорово! Что делать? Днем все нормально: и на вахте стоит, и посмеется когда, спросишь про ночь, он отвечает – в норме, мол, по дому скучаю. Кто ж не скучает, жарища еще эта… Только раз подкрался он уже днем к матросу одному и, пока мы его схватили, успел того три раза ключом ударить. Мы его хвать, а он с нами драться, локоть ушиб себе до крови. Ну, его в лазарет, и матроса того туда же.
На другой день я как раз на вахте стоял, вдруг появляется он на мостике и давай повязку свою с локтя рвать.
– Ты чего? – спрашиваю.
– Так, ничего… – говорит. – Скучно!
Ну, я на компас гляжу, на картушку, слышу его крик: «Петрович!» Глядь, а тот уже за борт летит! Я сразу в машину, команду «Стоп!» врубил, но скорость еще была, и я тогда по всем правилам: руль в сторону утопающего, а штурман наш тут же тревогу дал по всему судну: «Человек за бортом».
Спустили мы две шлюпки сразу. С мостика его видно, он в белой рубашке, а была зыбь, и со шлюпок его никак не углядят. А уж акулы штук шесть возле него ходят. Все-таки минут через двадцать его обнаружили, вытащили, а он уж готов…
Хоронили мы его в восемнадцать часов по московскому времени, как раз проходили тропик Рака, это двадцать три градуса тридцать минут южной широты. Я в ту ночь в первый раз Южный Крест увидал, штурман показал. Ну, завернули его в парусину, к ногам колосники и скобы всякие понавязали, а тело еще веревкой обмотали, чтоб мешок в глубине не надулся. Команда вся выстроилась, флаг спустили, дали длинный гудок…
А потом, смотрю, и со мной что-то стало происходить. Как на ночную вахту заступлю, так вижу свою Надежду, вот ее, супругу мою теперешнюю. Я с ней мало тогда знаком был и не думал вовсе, а тут гляжу – висит в воздухе как раз перед рубкой и все манит меня выйти. Вижу, дело плохо, я забоялся шибко и пошел к судовому врачу. Меня тут же в госпиталь уложили, стали уколы делать, пилюлями пичкать, от вахты освободили… А когда во Владивосток пришли, то меня и вовсе списали, я сам попросился, на самолет сел – и домой, в Архангельск!
Хозяин замолчал, прислушался и посмотрел в окно. Потянулся к окну и я – второй катер с «Моряны» входил в устье реки.
– А ведь… – сказал хозяин и еще пригляделся. – Александр Матвеич! – позвал он капитана. – А ведь, похоже, твои не за ухой пришли… Руками что-то машут, не пойму только, зовут вас, что ли?
Все вскочили, сгрудились на минуту у окошек, потом вышли на крыльцо. Катер вошел в реку и скрылся за невысоким холмом. Некоторое время слышно было осторожное «бу-бу-бу-бу», потом мотор смолк. Мы поискали на горизонте «Моряну». Шхуна наша по-прежнему как бы стояла на прозрачном воздушном столбе. По всему огромному заливу по-прежнему рассеяны были большие и маленькие льдины. Все такой же прохладный ветерок попахивал с океана. По-прежнему изнемогала под жарким солнцем тундра. Тишина, покой…
Но какая-то тревога внезапно охватила нас – как будто, пока мы хлебали уху и разговаривали, в тундре и в океане что-то случилось, что-то таинственное произошло…
Наконец, поднявшись от реки, на холме показались четыре фигурки и опять замахали нам руками.
– Да что там такое? – нервничая, пробормотал капитан и спрыгнул с крыльца.
Две фигурки отделились от остальных и стали приближаться к нам, и по тому, как быстро они приближались, мы поняли сразу, что они не идут, а бегут.
Еще шагов за триста бегущие что-то стали кричать нам, но доносилось только:
– А-а-а… А-а-а…
– Чево-о-о? Не слышно-о-о!.. – закричал им капитан и уши оттопырил ладонями, чтобы лучше слышать. Но вот до нас донеслось уже явственно:
– Белу-у-у-ха пошла-а-а…
Что тут сделалось с нами! Пока мы нежились, ловили рыбу, жгли костерчик – многие успели снять свои куртки и фуфайки, а кто и сапоги скинул. Как же все засуетились, бросились за одеждой, побежали скатывать сушившийся невод, потащили к реке, к катерам котел… Схватил и я свое ружье, натянул сапоги, взглянул уже прощально на хозяина: тот стоял на крыльце, улыбался, но улыбка выходила тоскливая. И я тоже затосковал на минуту, увижу ли я его еще, наговорюсь ли? Нет, уж не увижу, никогда, никогда! И никогда не узнаю, как ему живется здесь, приходят ли мрачные мысли, или, наоборот, он совершенно счастлив.
Минут через десять на двух катерах, как-то неприятно оглашая берега реки треском моторов, мы выходили из устья в океан, и уже вроде бы иные люди сидели рядом со мной, никто не дремал, все были в напряжении, в азарте, кричали что-то друг другу, показывали руками то в одну, то в другую сторону.
Закричал, наклонясь ко мне, и мой сосед, гарпунер Саша Нечаев:
– Я вот сейчас случай один вспомнил, лет семь назад было, рассказать?
– Давай! – попросил я, весело озирая прозелень вод и белизну льдов.
– Это как я чуть не потонул. Вот как и сейчас все забегали, так и тогда… А дело в марте было, мы тюленя промышляли на Белом. Тюленьи залежки аккурат в это время к Моржовцу подгоняет. А мы за ними на ледоколе. Вот утром заметили мы крупную залежку, примерно в километре от нас, и побежали… А звеньевой у нас был старичок лет шестидесяти, Василий Кузьмич, а я – второй стрелок. Вот мы спешим, тянем лодку-ледянку, торосы большие. Я тогда прошусь: «Василий Кузьмич, я побегу, а?» – «Беги, – говорит. – Беги, а я потихоньку с лодкой…» Я тогда бегом, на торос поднимусь, гляну, хорошо лежит стадо, я опять бегом. Разгорячился, а тут как раз съем большой. Иначе сказать, разводье. Дай, думаю, на льдине перееду, не ждать же старика с лодкой. И поехал с багром. А у меня через спину винтовка перекинутая и сумка с патронами. Двести пятьдесят штук. Стал перепрыгивать с моей льдинки на большую и не допрыгнул, в воду упал. Руками ухватился
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
