в женщину, а тем паче в даму, это так же невозможно, как невозможно обыкновенному смертному сотворить чудо.
С другой стороны, если ты родилась дамой, то и без драгоценностей на руках, ушах и шее и даже в рваной фуфайке ты все равно остаешься дамой. Есть порода, есть стать, есть изысканный высокий вкус, есть внутренняя культура, естественные манеры и врожденный благородный интеллект. Дама всегда приятна. Ее и в девяносто лет невозможно будет назвать бабушкой, а тем более бабкой или старухой. Она всегда – дама.
Ну а просто женщина, она и есть обыкновенная: не дама, но и не баба. Для дамы в ней нет высокой природы, стати, изысканного вкуса, недостаточно внутренней культуры, но от бабы отличается не бабьим хватким умом, стремлением быть лучше, чем есть, желанием походить на даму.
Что касалось Кристины, то Брылов не мог отнести ее к бабам, но и до дамы она серьезно не дотягивала. Кристина по его представлениям была на границе между девушкой и молодой женщиной и не замахивалась на большее. Билась, как рыба об лед, чтобы отыскать свое счастье, но ей не везло. Пашка понимал ее и искренне хотел бы сейчас помочь. Напрягал мозг, как это сделать. И, въезжая в свой город, неожиданно нашел вариант, по его представлению вполне приличный, хотя бы на первое время. К себе везти не мог, чтобы не раскрылось, что сейчас у него нет никакой изумительной женщины. А вот к Печаеву решил завернуть. А чем не вариант? Тот сейчас один, места полно, страдает без женщины и пухнет от водки.
– Я придумал, где найти тебе угол, – сказал он. – Едем. Я договорюсь.
Кристина серьезно посмотрела на него и кивнула.
Брылов подъехал к дому, где жил Андрей, и поднялся на этаж вместе с девушкой. Долго звонил в дверь, пока наконец Печаев не открыл. На удивление Пашке, он был трезв, но давно не брит, оброс жесткой щетиной. Увидал парня, и небольшие глаза с паутинками морщин по сторонам часто заморгали то ли дружески, то ли вопросительно. Из-за спины Брылова выступила Кристина, и Андрей смутился, ему сделалось неловко за небритое лицо и помятую одежду.
Последнее время он мало с кем встречался, но Пашка изредка бывал у него, другим знакомым не всегда открывал двери, а кому открывал, разговаривал, стоя у порога. Однако Аспенского Андрей не впускал никогда.
Брылов переступил через порог, и Кристина вошла следом. Ощутила запах перегара и поморщилась, шевельнув красивым острым носиком. Пашка поздоровался и сразу попросил:
– Нужна твоя помощь, Андрей. Выдели угол в своей берлоге для Кристины, – показал на девушку. – Места у тебя много. Хотя бы на первое время, пока я не подыщу ей другой угол. Я ее из Москвы привез только что. Там у нее облом случился, а тут ни друзей, ни знакомых и денег кот наплакал, на гостиницу нет.
Про деньги парень выдумал на ходу, сгущая краски, чтобы Андрею не оставить выбора. Печаев нахмурился. Москва, Москва, подумал, у него от нее одни ожоги. Ничего не говоря, махнул Кристине рукой и, переваливаясь с боку на бок, направился в одну из комнат. Пашка подтолкнул девушку за Печаевым. Она пошла. Андрей показал комнату:
– Можете занимать.
Кристина обернулась на Пашку, взглядом поблагодарив его за помощь, но тот, положив сумку у порога, уже скрылся за входной дверью, оставив ее вдвоем с Печаевым.
Комната девушке понравилась. Андрей показал, где постельное белье, полотенце для ванной, провел в кухню, открыл холодильник:
– Вы, наверно, голодная с дороги. Хозяйничайте сами, – досадливо сгреб пустые бутылки со стола, сунул в ведро и поспешно скрылся с ее глаз.
Кристина, конечно, проголодалась, но устала за сегодняшний день сильнее, потому, подхватив свою сумку, вернулась в комнату, села на диван, расслабилась. И почувствовала опустошение в душе. Нервное напряжение спало, томящая боль пронзила все тело. Забыть бы обо всем, вырвать себя из этого кошмара. Однако ей казалось, что это уже невозможно.
Она прикрыла глаза, положила голову на спинку дивана и стала медленно проваливаться в сон.
Поздно вечером Андрей, удивленный тишиной в комнате, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Кристина крепко спала, лежа на боку, в одежде, подсунув обе руки под щеку. Печаев не стал будить, прикрыл дверь.
На следующее утро девушка проснулась рано. Села на диване и подумала, что хорошо выспалась, но могло быть еще лучше, если б перед сном разделась и помылась. Это немного раздражало. Поднялась с дивана и прошлась по комнате. Лучи солнца через окно проникали внутрь, обещая жаркий день. Но это не радовало ее, ибо сейчас она больше всего опасалась дней, потому что свет не прятал от чужих глаз, как это делала ночная темень.
В душе снова проснулся страх. Кристина подумала, что не выходила бы отсюда целую вечность. Однако просидеть здесь целую вечность она также не смогла бы, так как любила быть среди людей. А тут кроме помятого, обросшего щетиной, дышащего перегаром хозяина квартиры никого больше нет. Это было ужасно. Девушку словно преследовал рок.
Она решительно распахнула дверь комнаты. Из кухни потянуло аппетитными запахами, и под ложечкой засосало. Шагнула туда и увидала спину незнакомого мужчины, склонившегося над столом. Невольно растерялась. Кто бы это был? Но в эту минуту тот обернулся, и девушка не поверила собственным глазам. Это был Андрей с идеально выбритым лицом, чистыми, аккуратно причесанными волосами, в хорошо выглаженных брюках и свежей в полоску рубахе.
Кристина на миг замерла, ошарашенно сглотнула слюну и ничего не сказала. Превращение Печаева в нормального человека поразило. Не ожидала.
А ему ее удивление понравилось, он смущенно кашлянул, говоря:
– Идите в ванную, там все для вас есть. А потом к столу, завтрак готов, – он рукой провел над столешницей.
Она молча направилась в ванную. Там увидала красивый женский халат, полотенце, мыло, шампунь. Больше ни на что ее глаза не смотрели, потому что на них внезапно навернулись слезы. Сердце защемило, и что-то мягкое приятное коснулось души. В другое время она бы не согласилась надевать чужой женский халат, взяла бы из сумки свой, но сейчас даже не подумала об этом.
Сбросила одежду и стала под душ. Ей показалось, что вода сносила с нее сгустки страха, сковывавшего последнее время с ног до головы. Они, как куски грязи, отслаивались и падали ей под ноги. Намыливаясь и смывая мыльную пену, девушка ощущала свежесть не только в теле, но и в душе. А еще беззаботность, пусть не ту, что бывает у детей и
